Евгений Федоровский - Пятеро в одной корзине Страница 10

- Ну вы же, Григорьевич, понимаете, не бежать же мне из-за такой ерунды километр от эллинга и обратно?!

Зозулин все понимал. Но его тяготило одиночество, приближающаяся дряхлость, когда накатывает горькое сознание, что ничего из прошлого уже не вернешь. Вот и зловредничал.

Однажды, ожесточившись, я пригрозил в новой книжке вывести отрицательного типа под его фамилией.

- Но у меня внуки, правнуки! - заволновался Зозулин.

- Они будут стыдиться вас, и в школе все станут дразнить ваших зозулят.

Я уж и сам не рад был, что сморозил такую глупость. Я не предполагал, что в непорочной зозулинской голове в одно мгновение пронеслось несколько вариантов отпора на мой злостный выпад. Пожаловаться в профком? Но я не стою там на учете, поскольку принят на временную работу. Обратиться к начальству? Засмеют. Нет факта, вещественного, так сказать, доказательства. Приструнить милицией? А за что? Я не хулиган и не пьяница. Как ни крутил, а оказался наш Зозулин без защиты. Он, счастливый, не знал, какие муки претерпевают авторы, пробиваясь через издательские тернии к читателю. Он простодушно верил в могущество печатного слова. И потому ему стало страшно.

- Не надо! - с баса он сорвался на петушиный дискант. - Не губи!

- Тогда не зловредничайте, - мстительно проговорил я. - Мы же не только для себя стараемся - для науки! Вы когда-то здесь один справлялись. Встряхнитесь! Вспомните молодость! Энтузиазм!

6

- Дурачок, ведомо ли тебе, Зозулин пинком распахивает дверь в кабинет директора? - вспылил Артур, узнав об инциденте.

- Но Зозулин прекратил звонки!

- Зозулин сейчас звонит в другие места!

Однако старик, сам того не осознавая, с шаткой почвы мечтаний поставил нас на твердый фундамент реальности.

Наша Обсерватория не отличалась от любой другой конторы. Слухи о таинственных делах в некогда забытом эллинге поползли по коридорам, как струйка угарного газа. От незнания рождались легенды. Предположения высказывались разные. "Самогон гонят, мерзавцы", - говорили одни. "И продают в неурочное время по десятке за бутылку", - добавляли другие. "Не знаю уж что, но химичат налево", - заверяли третьи. "Говорят, клад ищут, Сенечка, в бытность аэронавтом, там его зарывал". - "Тогда зачем мотор, станки, свет?"

К чести сказать, разговоры велись пока в низах, в среде, так сказать, обслуживающего персонала. На этажах повыше, среди младших научных сотрудников, помалкивали. Там своих забот хватало. А старшие сотрудники, среди которых орудовал Артур, попросту выжидали, чем дело кончится, когда докладная дойдет до начальства

Зозулин, представляя нижний эшелон, тем не менее был вхож в высший, как заслуженный солдат к генералу. Нынешнего директора Виктора Васильевича Морозейкина он знал еще с тех давних времен, когда тот проходил студенческую стажировку.

Но кроме Зозулина, подвальных тружеников связывал с дирекцией подвижный зам по хозяйственной части Стрекалис. Дважды он пытался совершить внезапный налет на эллинг, но был обращен в бегство нашим Митькой. А поскольку все, что крутилось, светилось, двигалось, самообеспечивалось и самоустранялось, попадало под его начало, то Марк Исаевич усмотрел в наших бдениях нечто незаконное, хищническое. Исподволь набравшись разных слухов, он ринулся к Морозейкину. В кабинете в это время Зозулин чинил селектор. Стрекалис выпалил сведения директору. Член-корреспондент в буквальном смысле витал в облаках, не спускаясь на грешную землю, и, конечно, оробел. Тут-то и подал голос Зозулин:

- Аэростат они делают, а не самогон варят.

Морозейкин недавно что-то слышал об аэростате от Гайгородова, но значения не придал, посчитав вопрос далеким, как следующая пятилетка. Оказалось же, что он стучался в дверь.

- Кто взялся за проблему? - спросил смутившийся Виктор Васильевич.

- Воронцов. И с ним Волобуй и новенький.

- Я не слышал о таких сотрудниках.

- Они оформились временно - один сантехником, другой электриком.

Морозейкин озадаченно почесал кончик носа. Он дождался, когда Зозулин подсоединил клеммы и водрузил на место кожух, нажал на клавишу аэрологического отдела:

- Артур Николаевич? Прошу ко мне!

Уж не знаю, о чем говорил директор с Артутом, только минут через тридцать увидел я своего друга, мчавшегося к эллингу волчьим наметом. Митька увивался рядом, норовил лизнуть лицо.

- Ну, братцы, началось, - задыхаясь, выпалил Артур и свалился на подставленный Сенечкой табурет.

Он поглядел на раздувшееся пузо аэростата с пластырями наклеек, на сетку, порванную в некоторых местах, на ивовую гондолу, покрытую для придания эластичности натуральной олифой.

- Трех дней хватит, чтобы все это показать в наилучшем виде?

- А сегодня что? - Сенечка уже потерял счет дням.

- Пятница.

- Если серебрянки хватит, управимся.

- Тогда все трое засучиваем рукава и - вперед через моря! В понедельник Морозейкин обещал прибыть сюда.

Шар, надутый воздухом, выдерживал давление в пять атмосфер, туже, чем резиновая камера у большегрузных самосвалов. И все же где-то чуточку стравливал. Сеня в люльке ползал по нему, как черт в рождественскую ночь, прижимал ухо к гулкой утробе, однако утечки не находил. Это его тревожило, хотя запас допуска был огромный.

Мы стали на клею разводить серебрянку. В былые времена она пользовалась славой уникальной краски. Ею покрывали дирижабли, колбасы привязных аэростатов, фюзеляж и крылья самолетов, надгробные тумбы. С добавкой в порошок марганцовки применялась в фотовспышках, давая сноп мертвенно-голубого огня и дыма. Таинственные благодетели оставили нам две бочки серебрянки. Но у нас не нашлось краскопульта. Красить кистью долго. Казенные пылесосы запирал Стрекалис, которого мы решили игнорировать. Ни у меня, ни у холостяка Артура пылесоса не было. Волей-неволей пришлось идти домой Сенечке. Простился он с нами грустно, словно предчувствуя погибель.

Часа через два мы увидели его живым и здоровым. Обхватив обеими руками короб с пылесосом, он бежал, странно припадая на ногу, и что-то кричал. Мы превратились в слух. "...тьку спускай!" - донеслось до нас. Тут заметили мы мужеподобную жену Сенечки - Виолетту Максимовну. Она мчалась иноходью и вот-вот могла настичь мужа. Потягиваясь и зевая, из будки вылез Митька. Почуяв тревогу, он вопросительно посмотрел на меня. Я попридержал его за ошейник и, выждав момент, не шевеля губами, процедил:

- Давай!

В пять прыжков Митька отсек Сенечку от настигавшей супруги. Та развернулась на месте и помчалась прочь, как бы обретя второе дыхание.

Сенечка опустился на землю, загнанно хватая воздух ртом. По лицу тек пот.

- Теперь знает, где я... Сожжет... - с трудом выговорил он.