Норман Льюис - День лисицы. От руки брата его Страница 10

— Я никогда не осмелюсь сказать, сеньор, что я вполне доволен. Я подготовил рапорт о состоянии дел, может быть, вы пожелаете взглянуть? — Кальес поспешно выдвинул ящик стола и извлек из него папку.

— Не беспокойтесь, рапорт пока что оставим, — сказал полковник. — Изложите мне в общих чертах самое главное. Времени остается мало, а до отъезда мне бы хотелось взглянуть на деревню.

— Вообще-то все более или менее благополучно. Единственное серьезное дело связано с тайным складом контрабанды, обнаруженным еще в прошлом году.

— Я что-то припоминаю, — сказал полковник, с трудом заставляя себя сосредоточиться. — Может быть, вы мне напомните. — «Господи, — подумал он, — какие же все это пустяки по сравнению с вечностью!»

Монотонно, казенным языком лейтенант стал привычно докладывать:

— Шестнадцатого сентября, около четырех часов пополудни, одна молодая леди иностранного происхождения, заявившая, что она занята поисками редких морских животных, вошла в пещеру неподалеку от Кала-Бланки. В дальнем углу пещеры она обнаружила несколько ящиков, один из которых был вскрыт. Она поинтересовалась, что в нем, и нашла противозачаточные средства.

— В самом деле? — воскликнул полковник, стараясь подавить улыбку.

— К сожалению, я не видел полного списка всех обнаруженных предметов, сеньор. Кроме того, в ящиках оказалось свыше пяти миллионов сигарет и различные медикаменты.

— Это дает представление о национальном характере, — сказал полковник.

— Прошу прощения, сеньор?

— Я говорю, это точно указывает, в чем мы как народ нуждаемся больше всего.

Кальес снова уставился в пространство.

— В результате проведенного расследования четырнадцать человек предстало перед судом, все местные жители…

— Этим тут, вероятно, никогда не перестанут заниматься, — заметил полковник.

— …и каждый был приговорен к тюремному заключению сроком на один месяц.

— Я бы сказал, они легко отделались.

— Среди приговоренных был некий Эуладио Кастаньяс, который, выйдя из тюрьмы, публично похвалялся, что отдохнул на славу и, поскольку «компания» платила ему за каждый проведенный в тюрьме день четыреста песет, жаловаться ему не на что.

— Все это крайне прискорбно, — сказал полковник. — И я бы сказал — обескураживает. Возникает вопрос: откуда берутся у них такие средства?

Он достал пачку американских сигарет и хотел угостить лейтенанта, но вовремя спохватился и сунул пачку ооратно в карман.

— Но мы, сеньор, на этом не успокоились, — продолжал лейтенант. — Расследование велось несколько месяцев, и в результате накопилось много новых сведений, которые и легли в основу моего рапорта. Выяснилось, например, что человек, который выплачивал деньги попавшим в тюрьму контрабандистам — то есть, по существу, местный агент этой компании, — не кто иной, как наш новый мэр.

— Не может быть! — сказал полковник, пытаясь придать своему добродушному лицу подобающее случаю изумленно-суровое выражение.

— Мы обнаружили, что контрабандный груз прибыл из Танжера через Мальорку на пароходе «Эль-Казба» и что главой компании является…

Полковник поднял руку.

— Я знаю, что вы намерены сказать, и предпочитаю, чтобы вы этого не говорили. — Он внимательно посмотрел на Кальеса. — Я понимаю, лейтенант, вы шокированы, но должен напомнить вам, что основная ваша обязанность — предупреждать нарушения закона; что же касается расследований, то тут ваши права весьма ограничены.

Подобные речи полковнику приходилось произносить уже не раз, и, как всегда, проникаясь сознанием собственной значимости, он заговорил звучно и раскатисто:

— Остерегайтесь, лейтенант, проявлять чрезмерное рвение и не забывайте, что здесь, в Испании, мы воздвигаем храм правосудия постепенно и терпеливо, используя для его постройки все имеющиеся у нас материалы. Добротного материала у нас порой не хватает Знай мы слишком много, каждый из нас впал бы в отчаяние. Так будем же по мере сил делать то, что нам надлежит, и предоставим остальным — особенно тем, кто поставлен над нами, — исполнять их долг Вам понятен ход моих рассуждений?

— Вполне, сеньор.

— Прекрасно. Мы оба, лейтенант, винтики в весьма расшатанном механизме. Но это лучшее, что имеется сейчас у нас в стране, поэтому будем довольствоваться сознанием, что сами мы — хорошие, надежные винтики, и согласимся, что не стоит считать себя умней других и выбрасывать подряд все неисправные части.

Полковник вспомнил еще об одном неприятном деле, которым предстояло заняться.

— А что там с этим Вилановой? Насколько я могу судить, он всего-навсего один из старых махровых монархистов, не более.

— Он, сеньор, оказывает на окружающих самое вредное влияние. В частности, публичные высказывания Вилановы справедливо расцениваются как антиправительственные, но, поскольку он тут самый крупный землевладелец, я решил без ваших указаний никаких шагов не предпринимать.

Полковник взял из рук Кальеса бумагу.

— Да, род старинный. Наверняка имеет много друзей в верхах. Что же нам с ним делать?

— Это как вы решите, сеньор.

— Что ж! — Полковник обрадовался подвернувшемуся предлогу ближе познакомиться с прелестной деревушкой. — Для начала нанесем ему неофициальный визит. Быть может, он прислушается к добрым советам и тем самым избавит нас в дальнейшем от неприятностей. Есть что-нибудь еще на повестке?

— У меня, сеньор, все.

— В таком случае перейдем к вопросу более важному.

Полковник пошарил у себя в кармане, достал какой-то листок, развернул его и протянул лейтенанту. У Кальеса в руках оказалась листовка, плохо отпечатанная на тонкой желтой бумаге.

— Что вы на это скажете? — Полковник говорил бодрым, небрежным тоном филателиста, демонстрирующего не слишком ценную марку.

Кальес прочитал: «Он низверг власть имущих и возвысил сирых и убогих…»

— Тысяч пять таких листовок было роздано во время футбольного матча вскоре после забастовки трамвайщиков, — пояснил полковник.

— Распространение подпольной литературы подпадает под статью седьмую кодекса — призыв к подрывным действиям, — машинально отбарабанил Кальес. — Безусловно подлежит рассмотрению военным трибуналом. — Он снова посмотрел на листовку. — Подбор слов и их написание изобличают в сочинителе иностранца, да к тому же неграмотного.

— К сожалению, нет, — возразил полковник. — Определение «иностранец» вряд ли в данном случае подходит. Это слова богоматери, вырванные из библейского контекста.

Красивое серьезное лицо преуспевающего человека приняло шутливо-извиняющееся выражение — так с ласковым снисхождением смотрят на болтающего глупый вздор приятеля, у которого, по общему мнению, не все дома.