Джозеф Конрад - Караин - воспоминание Страница 10

Позади послышались громкие возгласы, топот многих бегущих ног; чужестранцы окружили меня, выкрикивали мне в лицо невнятные слова, толкали меня, тащили, подхватывали под руки... Я стоял перед большим голландцем; он пялился на меня так, словно лишился рассудка. Он хотел знать то и это, говорил торопясь, сулил благодарность, предлагал мне еду, кров, золото - и спрашивал, спрашивал. Я рассмеялся ему в лицо. Я сказал: "Я из людей коринчи, прибыл сюда из Перака и о мертвеце этом знать ничего не знаю. Шел себе по тропе, вдруг услыхал выстрел, и твои неотесанные люди накинулись на меня и приволокли меня сюда". Он вскидывал руки, дивился, не мог поверить, не мог ничего понять, кричал на своем языке! А она - она стояла, обвив руками его шею и глядя на меня через плечо широко раскрытыми глазами. Я улыбался и смотрел на нее; улыбался и ждал, когда же прозвучит ее голос. Белый человек внезапно спросил ее: "Ты его знаешь?" Я напряг слух - вся жизнь моя перетекла ко мне в уши! Долго смотрела она на меня без смущения во взоре, потом сказала: "Нет! Я никогда его не видела"... Как! Никогда? Выходит - уже забыла? Быть такого не может! Уже забыла - после стольких лет, после всех скитаний, дружества, тревог, нежных речей! Уже забыла!.. Я высвободился из рук, что держали меня, и ушел, не сказав ни слова... Они дали мне уйти.

Я был утомлен. Спал я или нет? Не знаю. Помню, как шел по широкой тропе под ясными звездами; чужая земля была вокруг так обширна, рисовые поля так необъятны, что голова у меня плыла от страха перед пространством. Потом я увидел лес. Веселый свет звезд мучил меня. Я свернул с тропы и углубился в чащу, где было очень темно и очень печально.

V

Караин говорил все тише и тише, словно удаляясь от нас, и последние его слова прозвучали слабо и отчетливо, как будто он прокричал их в безветренный день с большого расстояния. Он не шевелился. Он уставил взгляд в одну точку мимо застывшей головы Холлиса, сидевшего лицом к нему в такой же, как он, неподвижности. Лицо Джексона было теперь повернуто к нему в профиль; бородач опирался локтем на стол, и его ладонь, приставленная ко лбу, затеняла глаза. Я смотрел и смотрел, изумленный, растроганный; смотрел на того, кто оставался верен видению, кого предала его греза, кто был отвергнут иллюзией и кто пришел к нам, неверующим, в поисках защиты - защиты от мысли. Стояла глубокая тишина; но она, казалось, была населена безгласными призраками, всем тем скорбным, сумеречным, немым, в чьем незримом присутствии твердая, мерная поступь двух судовых хронометров, секунду за секундой отщелкивающих время по Гринвичу, сулила некое покровительство и успокоение. Караин взирал в никуда, как изваяние, и, глядя на его окаменевшую фигуру, я размышлял о его странствиях, об этой смутной одиссее отмщения, обо всех, кто скитается среди иллюзий; об иллюзиях, столь же беспокойных и переменчивых, как люди; об иллюзиях верных и вероломных; об иллюзиях, доставляющих радость, печаль, боль, умиротворение; о непобедимых иллюзиях, благодаря которым жизнь и смерть могут казаться безмятежными, вдохновляющими, мучительными или подлыми.

Послышался тихий голос; он шел словно снаружи, проникая в освещенную лампой каюту из некоего сновидения. Караин говорил:

- Я жил в лесу. Она не являлась больше. Ни разу! Ни единожды! Я жил сам по себе. Она забыла. Это было хорошо для меня. Я не хотел ее; я никого не хотел. Я нашел заброшенный дом на расчищенном месте. Никто меня не тревожил. Иногда вдалеке слышны были голоса людей, идущих по тропе. Я отсыпался; отлеживался; там был дикий рис, проточная вода в ручье - и покой! Каждый вечер я сидел один у маленького костра перед хижиной. Много ночей прошло над моей головой.

Потом однажды вечером, сидя у костра после ужина и уставившись в землю, я начал вспоминать мои странствия. Вдруг я поднял голову. Я не слышал ни звука, ни шороха, ни шагов - но голову поднял. Через маленькую поляну ко мне шел человек. Я выжидал. Он приблизился и, не поздоровавшись, сел на корточки у моего костра. Потом обратил ко мне лицо. Это был Матара. Он смотрел на меня неистовым взглядом больших запавших глаз. Вечер был холодный; вдруг костер перестал греть; а он все смотрел на меня. Я поднялся и ушел оттуда, оставив его у костра, который не давал тепла.

Я шел всю ночь и весь другой день, а вечером развел большое пламя и сел рядом - ждать его. Но он не вышел на свет. Я слышал его в кустах то здесь, то там - шепот, шепот. В конце концов я разобрал слова - я слышал их раньше: "Ты мой друг - убей верным выстрелом".

Я терпел это, пока мог, потом бросился прочь, как бросился нынешней ночью из моего укрепления, чтобы добраться до вас вплавь. Я бежал - бежал со слезами, как ребенок, оставшийся один вдалеке от домов. Он бежал рядом беззвучными шагами, но с шепотом, с шепотом - невидимый, слышный. Мне нужны были люди, чем больше, тем лучше, - люди, которые не умерли! Так мы опять стали скитаться вдвоем. Я искал опасности, насилия, смерти. Я сражался в Аче, и храбрые жители этой земли дивились доблести чужестранца. Но нас было двое; он отводил от меня удары... Зачем? Я не жизни хотел, а покоя. Никто не видел его, никто про него не знал - я не смел никому сказать. Иногда он покидал меня, но ненадолго; потом возвращался, чтобы шептать или смотреть. Мое сердце было изорвано страхом, но умереть не могло. Потом мне повстречался старик.

Вы его видели. Люди называли его моим чародеем, слугой, меченосцем; но он был мне отцом, матерью, защитой, убежищем и успокоением. Мы встретились, когда он возвращался из Мекки; я услыхал его молитву на закате солнца. Он ходил к святым местам с сыном, женой сына и их маленьким ребенком; но на обратном пути по воле Всевышнего они все умерли - сильный мужчина, молодая мать и ребенок; старик вернулся на родную землю один. Он был полон паломнического покоя и благоговения, он был очень мудр и очень одинок. Я рассказал ему все. Мы стали жить вместе. Он произносил надо мной слова утешения, мудрости, молитвы. Он оберегал меня от тени мертвого человека. Я упрашивал его дать мне амулет, который сделает меня неуязвимым. Он долго отказывался; но наконец со вздохом, с улыбкой дал мне его. Дух, над которым старик имел власть, был сильней, чем непокой моего мертвого друга, и он перестал тревожить меня; но я стал неугомонен, стал искателем смуты и опасности. Старик всегда был рядом со мной. Мы странствовали вместе. Нас привечали могущественные; его мудрость и мою отвагу помнят там, где мощь ваша, о белые люди, уже позабыта! Мы служили султану Сулы. Мы сражались с испанцами. Были победы, надежды, поражения, скорбь, кровь, женские слезы... Зачем?.. Мы бежали оттуда. Мы собрали вокруг себя воинственное племя скитальцев и пришли сюда на новую битву. Остальное вы знаете. Я - правитель покоренной земли, любящий войну и опасность, воин и заговорщик. Но старика больше нет, и вот опять я раб мертвеца. Нет его подле меня, чтобы отогнать укоризненную тень, чтобы заставить безжизненный голос умолкнуть! Сила его амулета умерла вместе с ним. И я теперь знаю страх; слышу шепот: "Убей! Убей! Убей!.." Разве мало я убивал?..