Владислав Романов - Дождь Страница 10

Неверующий подставил лицо теплым струйкам и блаженно улыбнулся, ощущая на губах привкус дождевой воды, пахнущей деревенским лугом и старыми бочками возле крыльца.

- Хорошо-то как! - не веря себе, прошептал Петр Иваныч.

Он глянул в соседний переулок и обомлел: дождя там не было. Ветер ворошил грязные бумажки возле урны, и пыльные витрины ломбарда угрюмо смотрели в ночную пустоту. Неверующий, крадучись, направился туда, чтобы опровергнуть такую неслыханную ересь. Еще в детстве, когда он жил в деревне, они с мальчишками все мечтали ступить на эту пограничную линию дождя так, чтобы одна нога стояла на сухом, а по другой бы хлестали капли. Но мечта так и осталась мечтой, и сколько бы они ни бегали за дождем, граница была неуловима.

И вот теперь Петр Иваныч, осторожно подобравшись к дождевому краю, осторожно вытянул руку на сухую сторону: дождя там не было! И одна нога Неверующего теперь и вправду стояла на сухом, а по другой хлестали капли!

- Чудеса, чудеса! - бормотал Петр Иваныч. - Чудеса в решете!

А дождь не утихал, и странный голос, вбиравший в себя шум улицы, стук, перезвон капель, шелест разбуженной листвы, наполнял душу радостью и воспоминаниями. Неверующий увидел себя семилетним босоногим мальчишкой, пляшущим от радости на берегу Лосьвы вместе с друзьями. Вокруг бушевал ливень, и речка вскипала, как молоко, белыми пузырями.

И слезы подступили к горлу. Петр Иваныч неожиданно для себя заплакал и, сбросив тапочки, босиком зашлепал по лужам к дому. Дойдя до подъезда, он вернулся обратно, подобрал тапочки, подбитые мехом и купленные женой за три рубля на рынке, и, не вытирая слез, вошел в прихожую.

Из зеркала на него взглянуло детское маленькое личико с голубыми глазами, какое он видел на старых родительских карточках. У Петра Иваныча сжалось, захолонуло сердце, и лишь через секунду он увидел морщины вокруг глаз и лысеющую голову. Неверующий бросил тапочки в угол и, оставляя на чисто вымытом полу грязные следы, прошел в ванную, открыл кран, но вместо воды послышалось глухое и тяжелое ворчание.

Петр Иваныч махнул рукой и, как был, в мокрой пижаме упал на старый кожаный диван, провалившись тотчас в бездонную пропасть. И пока длился сон, он все время летел вниз, и чем дольше летел, тем холоднее ему становилось.

Наутро он проснулся от озноба и долго не мог унять дрожь, хотя на улице полыхало душное желтое марево, и жена, с утра обливаясь потом, ворчала на Петра Иваныча, точно он и напланировал такую жару.

Петр Иваныч ощутил в груди странное беспокойство и долго не мог понять, что с ним происходит. Он не слышал, как ругалась жена, он даже отказался есть котлеты с вермишелью. Выпил чаю, потом стоял в маленькой комнате и смотрел в сад. На цветах еще не высохла роса, и земля была темная от влаги, и на траве блестели капли. И странный туман окутывал сад, и медленная, как туман, мелодия с переливающимися каплями росы плавала в саду, и в первый раз Петру Иванычу не захотелось идти на работу. Он улыбнулся грустно и загадочно, вздохнул и вышел из дома. День только начинался.

Надо заметить, что все эти полеты Дождя в окно вовсе не являли демонстрацию его сверхъестественной силы: вот, мол, смотрите, что я могу! Он взлетал потому, что был еще легок, как пушинка, душа еще осваивалась в теле. Наподобие того, как жильцы в первый раз осматривают новую квартиру, так и душа искала себе подходящий уголок, чтобы спокойно жить долгие годы (у Ахиллеса, как вы, наверно, помните, она жила в пятке).

Дождь взлетал еще и потому, что силы души приходили в безудержный восторг, и он не мог уже сидеть на одном месте. Нормальные люди начинают при этом бегать, размахивать руками, но они подвластны земному тяготению, а Дождь был как пушинка, и стоило ему подпрыгнуть, как его уносило бог знает куда.

Можно, конечно, было бы не спешить, подождать, пока все устроится, тело наберет вес, силу и крепость, но Дождь не обладал такой основательностью в мыслях и поступках, его натура, а точнее, опять же душа жила всегда с той сумасшедшинкой, по которой все легко угадывают поэта, прощая ему все причуды.

Кроме того, Лене уже исполнилось семнадцать, а во Флоренции юношеских лет Дождя такая девица уже считалась перезрелой и отцы семейств торопились сбыть залежалый товар с рук.

Срок очеловечивания не так прост. Требовалось десять дней, чтобы душа нашла себе прочное пристанище в теле, и еще сорок, чтобы тело обрело вес и крепость. Но после первых девяти дней путь назад становился уже невозможен. А у Дождя истек второй день. Оставалось еще семь.

Конечно, Дождь уже не колебался, сделав выбор, но решение далось ему с трудом. Немало язвительных упреков и уговоров вылилось на него. Со времен Прометея в Храме такого не случалось. Но Прометей и не собирался возвращаться, он лишь хотел, чтоб людям лучше жилось, такая у него обнаружилась жалостливая душа, а тут... возвращение! Старик мог и запретить. Но он почему-то разрешил. Даже, говорят, сказал такую фразу: "Все хоть завтра могут выкатываться, я никого не держу!" Это отнесли за счет того, что Дождь ходил у него в любимчиках. Однако вскоре Большой Совет выпустил специальное разъяснение в связи с возвращением Дождя, где говорилось, что каждый, пробыв на небесах пять столетий, имеет право вернуться на землю, но, закончив вторую жизнь в образе человеческом, прямой дорожкой отправляется в ад - питать геенну огненную в недрах земного шарика так, чтоб он крутился вокруг своей оси. Это разъяснение мигом остудило многие горячие головы, вспомнившие было счастливые денечки на земле. Вышло даже несколько книг антивозвращенческого характера. "Один счастливый день из 52 лет" - эта книжка Северного ветерка почем зря хаяла земную жизнь, которая описывалась как сущий ад. Вышли книги о коварстве женщин, и муки любви сравнивались с муками Тантала. Молодежь жадно читала эти бестселлеры, понемногу примиряясь со своим однообразным житием. Однако находились и свои Фомы неверующие. Один Морской Бриз, имея сладкую курортную работенку, отказался есть манну небесную и запросил черную корочку. Ему принесли. Он съел и долго мучился отравлением, а вылечившись, раскаялся, но было поздно, его отправили в пустыню Сахару пересыпать с места на место песчаные барханы...

Можно немало рассказывать забавного об этих событиях, но вернемся к нашему герою, ибо настал третий день, а Дождь все еще толком не объяснился с Леной.

Ленка же готовилась к сочинению, оставался один день, но в голову ничего не лезло, эта необъяснимая встреча напрочь вышибла ее из равновесия. Ленка позвонила Мышке (Таньке Мышкиной), однако ни она, ни Митин, ни Чугунов, позвонивший вечером, не только ничего не слыхали о Дожде, но принялись ее уверять, что никакого дождя не было и даже заставили позвонить в Бюро прогнозов, где ее попросту высмеяли, посоветовав обратиться к психиатру. Но дождь-то был, уж в этом Ленка точно была уверена!