Зиновий Юрьев - Тонкий голосок безымянного цветка Страница 10

Я лежу с колотящимся сердцем на своем ложе пыток и смотрю на едва сереющий прямоугольник окна. Я с трудом встаю, зажигаю свет и с замиранием сердца смотрю на листочки двух отростков сциндапсуса. Они маленькие, упругие, сочные, зеленые. И сразу становится легче дышать. Я улыбаюсь, а глаза почему-то влажнеют. Со сна, наверное. А Безымянка? И она здорова.

-- Маленькие мои бедные зеленые друзья, -- бормочу я. Спасибо, что вы живы и здоровы. Я постараюсь заботиться о вас. Я не хочу обижать вас.

Я заснул с улыбкой, и больше в ту ночь мне ничего не снилось.

5

Я понимаю, что для скептического ума это покажется неубедительным, но с того самого дня, как в моей квартирке поселились два отростка сциндапсуса и безымянный цветок, мои страхи и безотчетная тоска пошли на убыль. Я больше не поднимался на свой четырнадцатый этаж, как на Голгофу, тахта не казалась ложем пыток.

И даже пейзаж за окном разительно изменился. На заправочной станции шоферы стали меньше ругаться из-за того, что кто-то пытался заправиться без очереди, и машины подъезжали деловито, почти весело. Поезда бежали энергичнее, и направлялись они в более интересные места, чем раньше. И кладбище казалось уже не столько последним заброшенным приютом, сколько приятным тихим зеленым уголком.

И улица моя каким-то таинственным образом приблизилась к центру города. На счетчиках такси это почему-то не отражалось, но я явственно ощущал движение своей улицы, особенно по ночам. Мысль эта меня не пугала. Передвигают же дома, почему улицы не могут странствовать в зависимости от настроения их обитателей.

Я никого не собирался ни в чем убеждать. Я не собирался писать диссертацию о влиянии комнатных растений на нервную систему сценаристов. Я просто был преисполнен благодарности этим стебелькам и листочкам.

-- Вы молодцы, ребята,-- говорил я им.-- жаль, что мы так поздно познакомились. Были бы вы со мной раньше, я бы и с Катей не расстался. И было бы у нас полно ребятишек, и все бы вас холили и поливали.

Я решил пригласить к себе Александра Васильевича. Он охотно согласился.

-- Забрались вы, однако, Геночка, -- покачал он головой, когда я открыл ему дверь.

-- Что вы, я тут как раз вместе с улицей перебираюсь ближе к центру.

Александр Васильевич не засмеялся. Был он рассеян, и чувствовалось в нем какое-то напряжение. Он снял потертое пальто, долго сматывал с шеи длинный тонкий шарфик и наконец сказал мне почти сурово:

-- Ну, показывайте.

-- Что? -- не понял я.

-- Как что? Растения.

Он долго и придирчиво рассматривал заметно вытянувшиеся отростки сциндапсуса, нежно пропустил между пальцев длинные листья Безымянки.

-- Ну, слава богу,-- вдруг просиял .он. И глаза у него сразу залучились, и лысинка порозовела.

-- В каком смысле?

-- Вы не представляете, Геночка, как я волновался и за них,-- он кивнул в сторону растений,-- и за вас.

-- А почему? Вы боялись, я не буду поливать их?

-- Э, милый, это не так просто. Бывает, человек ухаживает за цветком по всем правилам науки, а цветок чахнет. И не потому, что этот человек злой -хотя растения прекрасно это чувствуют,-- а потому что как-то они не показались друг другу. Это как любовь. А вы понравились друг другу, и я за вас рад, Геночка. Смотрите, вот и вот еще -- это новые отростки. Еще немножко -- и вам придется помочь сциндапсусам. Они ведь отчаянные акробаты. Дайте им опору -- и они под самым вашим потолком пойдут. И умницы, заметьте. Вот увидите, начнут они выпускать воздушные корни. Дома, у себя на Борнео, эти корни тянутся к земле, укрепляются в ней. А здесь он выпустит корешок, посмотрит-посмотрит сверху, вместо джунглей -- московская квартирка, вместо земли -- паркет. И что вы думаете? Дальше корешок не растет. Настроение-то у вас как?

-- Спасибо, поровнее, поспокойнее.

-- Ну и слава богу. Это вы им спасибо скажите. Это они действуют. Тут, надо думать, большую роль сциндапсус на себя берет. Очень спокойный он, веселый, домовитый. Я вот сколько раз замечал: он разговаривает-разговаривает со мной, а потом и не поймешь, то ли он говорит, то ли поет. Вы еще не разговаривали? -- деловито спросил он меня.

-- Нет.

-- Ну, все-таки это дикари маленькие, не забывайте. Они вначале дичатся. Осторожны донельзя. Зато потом... Трещат, как сороки. Я так думаю, это неудивительно. У себя в джунглях они и между собой переговариваются, и с насекомыми могут поболтать, с птицами, с животными. А здесь с кем? Со шкафом?

Странное дело, на этот раз бутафор уже не казался мне таким сумасшедшим, каким представлялся раньше. Конечно, я понимал, что он несет чепуху, но чепуха эта не вызывала активного протеста, над ней не хотелось смеяться. Мною владело благодушие человека, только что узнавшего, что он сдал трудный экзамен.

-- Но они заговорят,-- убежденно кивнул мне Александр Васильевич,-обязательно заговорят. Вы только чаще с ними беседуйте. Похвалите их, пошутите.

-- Да я иногда что-то говорю им...

-- -Я знаю, -- кивнул Александр Васильевич.

-- Откуда же вы знаете?

-- Как откуда? -- изумленно посмотрел он на меня.-- Они мне сказали. Безымянке вот особенно нравится ваше обращение "маленькие мои бедные зеленые друзья". Говорите вы так?

Я молча кивнул. Голова начала плавно вращаться, набирая обороты. Откуда старик мог знать про "маленьких бедных зеленых друзей"? Но с другой стороны, это же чушь собачья! Мы сели за стол.

-- О, вы, я гляжу, прямо кулинар заправский! -- почти пропел Александр Васильевич.-- Это что, бефстроганов?

-- По книжке,-- кивнул я.

-- Все равно вкусно,-- он зажмурил глаза от восторга.

Я улыбнулся:

-- Для вас постарался. Себе я почти не готовлю.

-- Спасибо, Геночка. Я сразу понял, что вы добрая душа, а теперь и цветочки это подтверждают. Я неопределенно хмыкнул.

-- Да, да, подтверждают. Вы не представляете себе, как они проницательны, эти зеленые ребятишки.

-- А вы что сейчас делаете? -- спросил Александр Васильевич.-- Съемки, похоже, идут нормально, Сурен Аршакович доволен.

-- Да вот все думаю о новом сценарии.

-- А о чем, Геночка?

-- Да нет пока никаких идей,-- пожал я плечами.

-- А вы вот про растения напишите, про то, как они разговаривают, помогают людям.

-- А что,-- улыбнулся я,-- это идея. И обязательно предусмотрим в сценарии роль мудрого бутафора-бильярдиста, знатока человеческих и растительных душ.

-- И пусть будет недоверчивый сценарист.

-- Прекрасно. Представляете, в какой восторг придет мой редактор? "А, Гена, это что у вас, заявка?" -- спросит он. "Да вот набросал тут кое-что".-- "Это о чем же? Село? Город?"-- "Да не совсем. Это, понимаете, о том, как растения и человек находят общий язык".-- "Труженики села? Я ж вас спросил. Повышение урожайности?" -- "Да нет, это в городской квартире сциндапсус беседует с.немолодым бильярдистом..." Вы представляете, как он на меня посмотрит? "Отлично, Геннадий Степанович, очень и очень актуальная тема. Страна буквально задыхается без фильма о флирте цветов".