Джеймс Блэйлок - «Если», 1997 № 07 Страница 10

Задумчиво повертев гильзу в руках, племянник внимательно осмотрел ее торец, попытался заглянуть в узкую щель и зачем-то стал трясти возле уха.

— Там песок набился, выковырять надо, — еле выдавил из себя Гена, осоловевший от славной еды и доброго бухла.

— Я думаю, там не только песок, — отозвался Вася и принялся расширять щель столовым ножом.

Гена хотел было сказать, что нож сломается и хозяйка будет недовольна, потом сообразил, что хозяйки нет и неизвестно, когда она будет. Эта мысль так расстроила его, что он ни с того ни с сего всхлипнул.

Между тем племянник тряс гильзу над столиком. Оттуда посыпалась серая труха и мелкие камешки. Он подцепил что-то ногтем и осторожно вытянул позеленевшую от времени бронзовую штуковину.

— Смотри, ключ. Твой, что ли?

Спать хотелось неимоверно, но Гена нашел силы разлепить глаза. Действительно, ключ с перекладинкой у кольца и простым изогнутым шпеньком вместо загогулины с вырезами. Гена удивился глупому замечанию племянника — каким образом его ключ мог попась в гильзу? Да и где сейчас найдешь замки для таких ключей!

— Н-не мой… — промямлил раскисший парень. — М-может, твой… — он хотел пошутить, но уронил голову на подушку и заснул.

— Может, и мой, — задумчиво проговорил племянник. — Ладно уж, спи, бедолага.

Он повертел ключ в пальцах и опустил в карман. Заботливо поправил одеяло на спящем. Осторожно, чтобы не скрипнула дверь, вышел, еще раз оглядев комнату. Если бы Гена не спал, он бы понял, почему глаза племянника показались ему странными. Они порой бегали так быстро, что зрачки словно перебегали из одного глаза в другой.

На следующий день племянник куда-то с утра запропастился и пришел только поздно ночью. Но Гене было не до него. Зверски болела голова, желудок плохо держал вчерашнюю еду, а прыгать на костылях ежечасно в сортир и обратно — это почти как самолетом без ног управлять.

Только на третьи сутки он немного оклемался.

И вот он сидит перед окном и тупо пытается вспомнить, не наговорил ли чего лишнего племяннику Васе, не стукнет ли Вася на него, и не выбросить ли все железки, пока не пришли со шмоном? Из окна можно было увидеть лишь грязные стены домов напротив, двор, где ничего не росло, разбитые скамейки у остатков детского городка. Выгуливала единственную на весь дом собаку корявая бабка. Вместо косынки она прикрыла свои седые космы рокерской банданой с черепами и костями. Почему-то выглядело не смешно, а жутко. Худой парень с рюкзаком за спиной пересек двор наискось, остановился у подъезда, почесал ничейного кота за ухом и исчез за дверью. Почему-то вспомнились родные места: простор и теплый ветер, несущий к предгорьям полынные степные запахи, вспомнил мертвые трубы комбината, переставшие коптить небеса, речушку, в которой опять завелась рыба…

Тут в прихожей хлопнула дверь, послышались голоса. Племянник громко и возбужденно что-то говорил, в ответ доносилось хмыканье. Потом к нему постучали, объявился Вася, кивнул и сделал кому-то приглашающий жест. В комнату вошел амбал в малиновом пиджаке, и сразу стало тесно. Амбал глянул на потолок, на стены, отвесил губу и, не обращая внимания на Гену, сказал племяннику:

— Стены — тухляк. На ремонте влетишь. Десять косых без базара.

И вышел.

Гена заскучал. Продаст бомжила теткину квартиру, а ему сейчас на костылях комнату не найти. Черные мысли закружились в голове. Не урыл ли Вася тетю за хату? Может, вовсе и не племянник он. Сейчас не то что за квартиру, за бутылку мочат. Унести бы ноги отсюда, да костыли эти чертовы! С досады он шваркнул их об пол. Эхом щелнул дверной замок, и тут же к нему ворвался племянник, радостно потирающий ладони.

— Ну, парень, этих лопухов я обул!

Гена пожал плечами.

— Когда выезжать-то? — спросил он.

— Не понял? — удивился Вася, потом глянул искоса, дернул вверх-вниз зрачками и засмеялся.

— Думаешь, я уже продал квартиру? Да ни боже мой! Этим сказал, чтоб ждали, ответ дам скоро, только пусть не давят, а то в момент еще родня набежит. Если упремся, считай, нас с тобой и нет. Я ведь не только в ментовке правильные бумаги оставил, но и в конторы риэлтерские отнес. Там такие ребята, что нашим фирмачам лучше с нами по доброму. А так выкинули бы нас с потрохами, и это в лучшем случае. В худшем — мы отдельно, потроха отдельно. Пока поживем, там видно будет.

— Хорошо бы время подольше потянуть, — облегченно вздохнув, произнес Гена.

Племянник замер, внимательно посмотрел на парня своими чудными глазами и медленно так, в растяжку спросил:

— А что ты, сударь мой, знаешь о времени, ежели собираешься его растягивать?

Вопрос удивил Гену своей бессмысленной неожиданностью. Он даже не обратил внимания на то, что в голосе Васи исчезла пропойная хрипота, а интонация стала мягче.

— Ну, как это… Время… Это типа… ну, время же!

— Доступно. Время — это типа времени. Лучше не скажешь.

Племянник откровенно издевался, но теперь уже Гена заметил изменения в облике Васи. На опрятного бомжа он совершенно не походил, скорее — на учителя, три месяца просидевшего без зарплаты. Волосы не были всклокочены, пуговицы все на месте. Да и костюмчик вроде стал почище, напрочь сгинули сальные пятна. Траурные полумесяцы под ногтями испарились. От него даже исходил легкий аромат дорогой туалетной воды. Но Гене было не до нюансов. Непонятный разговор настораживал.

Вася скинул с себя пиджак и оказался в белоснежной рубашке с отложным кружевным воротником. Тут Гена вообще напрягся и подтянул к себе костыль, на всякий случай, если Вася вдруг начнет приставать. Но тот просто уселся поудобнее на табурете, вытянул ноги, блеснув лаковыми остроконечными туфлями на высоком каблуке, и бархатным голосом осведомился:

— Не поговорить ли нам, Геннадий, о предметах, достойных внимания просвещенных умов?

— П-п… — отозвался Гена.

— Понимаете ли, друг мой, — продолжал между тем преобразившийся собеседник, — времени у нас с вами как раз и нет. В том смысле, что времени никакого вообще нет. Я имею ввиду — в реальности нет.

«Нарвался!» — только и подумал Гена. В компании поисковиков был один продвинутый. Обчитался книжек, и как подкурит, такое начинал нести — крыша отъезжала: и того нет, и то сон, а мир так вообще групповой глюк. Сейчас пойдет такая же бодяга. Реальности у него, понимаешь, нет!

— А что есть? — вежливо спросил он.

— Да ничего, собственно говоря… — начал было племянник, но вдруг замолчал, прислушался и резко поднялся с табурета.

— Боюсь, впрочем, что эта несуществующая реальность сейчас грубо вторгнется в наши ощущения. Лежи тихо.