Владимир Марченко - Нежный враг Страница 10

Степиков решил самостоятельно вести поиск сведений, хотя это было запрещено. Ему нужно было дождаться Гордеева. Отправляться в поселения аборигенов в группе, с опытными космонавтами, которые имеют навыки общения и поведения среди чужих. Сколько его ждать? Дни идут, а он не едет. Так можно и всю практику прождать коллег. Что же со связью? Антенны все на местах. О поломках была бы информация. С орбитальной нет известий никаких. Даже сводку погоду не могу принять. Новости в пространстве орбиталки должны передаваться. Ничего не знаю. Какие достижения имеет человечество. С кем есть контакты. Чем закончились споры на планете Клоунов. Как ведётся искоренение пиратства. Ничего не знаю и не ведаю. Одичаю тут, как Айртон, или как же его звали — не Крузо ли? Влип, как муха на липучку. Ничего не будет. Открытия засчитают, а за провинности слегка накажут. Смогу защититься самостоятельно, если вдруг пристанут шестаки. Скафандр только не надо снимать. Убивать он никого не станет, а лишь выключит сознание и обездвижит противника, внушая ему положительные эмоции. Гирха стоило бы заменить, но нельзя менять чужую историю. Люди сами должны разобраться. Тёмные и забитые. Они идут своим путём. Кто говорит, что он истинный и прогрессивный? Порядок нужно навести. Пусть люди живут и работают, согласно справедливым законам.

В диктаторы Степиков ты себя готовишь? Сделаешь переворот и станешь печатать свои портреты. Конечно, так нельзя развиваться. Сеять голувиту и получать от кого-то продукт. Мука у них и валюта, и пища. Нужна промышленность. Своя. А зачем? Ездиют они на каких-то ишаках лохматых. В автомобилях не нуждаются. Тракторы им не нужны. Тупик какой-то. Железо у них есть. Умеют дома строить, украшения мастерить.

Новый приступ застал Степикова на подлёте к жилищу Нонга. Голова казалось распухает, а чёрные круги помчались с необычной скоростью. Опустившись на снег, Василий закрыл глаза. С трудом дошёл до двери. Крутой заснеженный склон, поросший светло-коричневыми кустарниками и деревцами багульника, выглядел необычно. Снег начал таять. Одно солнце уже висело над горами, а второе — было ещё в зените. День длился двенадцать часов, а ночь — шесть часов.

— Это ничего, — говорил старик. — Это хорошая болезнь. Она легко проходит. Сейчас мы её будем стирать. Лежи тихо и молчи.

Нонг укрыл его травяными дерюжками, и начал шептать заклинания, водя над лежащим руками. Чёрный котик с белыми лапками и кончиком хвоста забрался на кровать и, удобно устроившись у головы Василия, замурлыкал, поводя ушами. Теряя сознания, вдруг увидел белую птицу, похожую на морского альбатроса, парящую над вершинами гор.

Утром Степиков проснулся с остатками головной боли. Жить стало легче. Он выпил отвар из глиняной кружки, но вставать ему старик не позволил. Айкин жарил рыбу на камне. Нонг колдовал над котелком с кипящим варевом. В очаге горели жёлтые камни.

Перед едой старик просил у своего божества Иссонеза радости и здоровья, благоприятной пищи. Степиков боялся есть чужую похлёбку, к которой он не вполне привык.

— Сын, принеси наш гранёный кувшин. Будем лечить гостя эжейкой, которую ты принёс из Лодайлы.

— И меня надо тоже полечить, — сказал Айкин весело.

— Будем лечиться, — вздохнул старик. — У меня тоже, что-то кости ломит. К бурану, должно. Хитёр, ох и хитёр, ты Айкин. Улыбаешься, как новый олик.

После сладковатого пива Василий почувствовал головокружение и странную лёгкость. Ему казалось, что вот сейчас он взлетит к потолку пещеры, по уступам которой разложены пучки трав и разная утварь.

5

Болезнь возвращалась через каждые четыре с половиной часа. Степиков похудел. Лицо заросло мягкими рыжеватыми волосами. И всё же болезнь отступала. Боли в затылки смягчились. Их можно было терпеть. Ни одно из средств аптечки не помогало. В снах он видел себя освободителем грасов, раздающим беднякам муку. Даже строил планы похищения злодея. Вечерами включал приёмник, надеясь поймать хоть какие-то сигналы с орбитальной станции, но эфир выдавал треск и писки, которые не поддавались расшифровки. «Где же добрый Гордеев, почему его так долг нет. А если я залетел на другую планету? Тогда как бы я попал на пост? Они все одинаковы. Челнок сбился с курса. Только так можно объяснить все эти странности. Тогда бы меня искали. Обязательно пришли бы сообщения. Компьютер сломался. Или специально со мной шутит? А что если меня просто проверяют, — пришла Степикову мысль, — создали ситуацию. Никаких Гирхов тут нет. Нонг и Айкин играют роль моих помощников, советчиков, спасителей. Залетел же я в ловушку. Как тупой последний школьник. Мог бы, и умереть, но они нашли меня и выходили. Они и есть члены станции. Они коллеги. Это спектакль. Вот оно что. А операция? Это не так. Я попал на обитаемую планету».

Айкин был заботлив и весел. Иногда его внимание к Василию становилось навязчивым. Степиков несколько раз объяснял, что приятна его забота, но он уже почти здоров, а поэтому не стоит поклоняться, будто бы он неизлечимо болен.

— Ты мой самый лучший человек, который сделал меня уверенным в себе и счастливым. Я хочу тебе помочь. Если смогу, то отправлюсь в замок Гирха. Ты во сне говоришь о нём зачем-то. Ты удивительный человек, Василе. Я рад, что встретил тебя.

…Пишут ведь. Своя письменность. А это что-то значит. Развиваются. Даже своя идеология есть, если власть не сменилась, пока Нонг в горах жил. Нужно попасть в столицу этого странного государства. Как они себя называют? Неплохо бы побывать у других народов, что живут по соседству. Титаги умеют ловить рыбу и строить суда. Облучился головитой и башка пошла набекрень. Я — космоботаник. Всё. Остальное меня не должно касаться. Контакты — это не моё. Пусть этими вопросами занимаются специалисты. Мне нужно одно — разобраться с голувитой. Одному трудновато. Айкин бывает в селениях. Он знает обычаи. Нужны какие-то документы. Посмотреть бы на эти паспорта и свитки. Как они выглядят. Узнать бы, как одеваются в городах, что носят в праздники. Мне нужно одеться, чтобы меня не могли отличить от местных. Поймают и отправят копать траншею или в рабство продадут. Вот будет смеху. Ничего смешного. Будешь рыть, как и все, а потом с голодухи откинешь шлем. Отправимся сначала на разведку. Башка вроде перестала болеть. Одному скучно, а бездельничать и того муторно.

— Какие подарки могут заинтересовать горожан и шестаков? Что можно хорошо и выгодно продать или обменять? — расспрашивал Василий Айкина. Тот охотно отвечал, рассказывая о пристрастиях зажиточных барабанцев. Деньги были в городах, но их брали неохотно. Торговля в основном строилась на обмене. Кто-то приносил на торжище рыбу, хотел получить за неё муку или прочные нитки. Часто люди не могли получить то, что им нужно. Брали предлагаемое, потом это меняли на что-то иное, чтобы на следующий день обменить на то, что необходимо. Были лавки ювелиров, аптекарей, оружейников, тележников. «Мукой рассчитаться можно за всё, — говорил Айкин. — Она измерялась оликами — такими стаканами, которые не могли быть и не меньше и не больше, установленного размера. Некоторые шестаки контролировали меры объёма, веса и длины. Есть люди, которые занимаются диковинками. Их зовём копачами. Они роют шахты, ныряют в море, чтобы найти какую-нибудь диковину. Никто не знает, где они их берут. В тайне держат свои места. Я сменял этот фонарь у одного пьяного копача. Шестаки отбирают вещицы, поэтому меняют тайно. Их видно. Большинство из них долго не живут. Руки у них в язвах. Некоторые теряют рассудок, становятся чужими — ненормальными».