Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера Страница 10

— Он мне не отродье, — заявил Ромул. — Отрекаюсь ныне, присно и во веки веков, лишаю титула, наследства и всего прочего. Ксю, засвидетельствуй.

— Это я всегда пожалуйста, — сказала Ксю.

В этот момент Барт понял, что не ослышался, отец действительно только что от него отрекся.

— Отец, ты чего?! — воскликнул Барт. — За что?!

— Чтобы не делал родного отца клятвопреступником, — объяснил Ромул. — Почто парнишку зарезал?

— Мальчик его трусом назвал, — подала голос Ассоль. — А он обиделся. Правда глаз колет.

— А, вот в чем дело… — протянул Ромул. — Я-то думал, от воздержания осатанел, а оно вона как… Тогда у меня совесть не болит, отрекаюсь от труса с легким сердцем. Эй, Шляпа! Пошли кого-нибудь, пусть ему манатки соберут!

Лейтенант Джеми по прозвищу Шляпа отправился выполнять приказ.

— Объявляю вас мужем и женой, — подала голос настоятельница.

Барт аж подпрыгнул.

— Ты чего? — завопил он. — Совсем сдурела? Да я тебя…

Он потянулся за кинжалом, но ножны были пусты. Краем глаза заметил резкое движение, автоматически отмахнулся, но неудачно, отцовский кулак прилетел в солнечное сплетение, а секундой позже посох настоятельницы врезался в темечко. Барт сомлел, прислонился к каменной стенке, сполз на солому и затих. Ромул осторожно, чтобы никого случайно не зарезать в тесном помещении, достал меч, и аккуратно перерезал кончиком лезвия завязки, крепящие у бывшего сына грудную пластину к другим деталям панциря. Нагнулся, снял с Барта офицерский знак, передал кому-то за спину. Затем обратился к Ассоли:

— А ты не пожалеешь?

Ассоль безразлично пожала плечами. Ксю толкнула Ромула в бок и стала строить гримасы. Ромул посмотрел на нее и вроде понял. Намекает, что такую страхолюдину по доброй воле замуж ни один черт не возьмет, а тут, можно сказать, повезло. Хотя какое там повезло… Чтобы пробраться к столице мимо степных разъездов нужна совсем невероятная удача, на такое нельзя всерьез рассчитывать. Ну да ладно, пусть боги их судят, не человеческое это дело, удачу оценивать.

Какая-то женщина подошла к Ксю, зашептала на ухо.

— Ну и слава богам! — воскликнула Ксю и осенила себя благочестивым жестом. — Эй, презренный, боги над тобой смиловались. Жив мальчишка, только оцарапался. Ну, ничего, до свадьбы… гм…

Да, до свадьбы мальчишки не доживет. Никогда не заживет царапина, так и будет труп валяться оцарапанным. Интересно, степняки только девчонок насилуют или мальчиков тоже?

Ассоль поднялась с соломы, отряхнула робу, встала рядом с мужем, и все увидели, что скула у нее разбита и глаз заплыл. Хорошая свадьба вышла у сына, ничего не скажешь. Не такой судьбы желал ему Ромул, до последнего момента надеялся, что не дадут боги Барту проявить дурной характер, унаследованный от матери. Однако дали.

Барт открыл глаза, поднял голову и посмотрел на новообретенную жену с отвращением. Ассоль отвернулась и вышла из комнаты. Ксю окинула Барта презрительным взглядом и тоже вышла. Отец и сын остались одни.

Губы Барта зашевелились, Ромул подошел ближе и опустился на одно колено, чтобы расслышать слова. Лучше бы не слышал.

— Отец, прости, — сказал Барт.

Ромул распрямился, сплюнул в угол, резко повернулся и вышел. За распахнутой дверью слышались всхлипывания бывшего лейтенанта.

5

Редко какого путника собирают в дорогу так щедро, как собрали Ассоль и Барта. Если бы в монастыре оказался вдруг иностранный путешественник, несведущий в имперских обычаях, он бы нашел этот факт поразительным. Но для образованного и культурного человека все очевидно.

Варвары полагают своих богов такими же варварами, как они сами, только бессмертными и могущественными. Варвары не постигают главное отличие бога от человека, и именно это отличает их от людей цивилизованных. Боги непостижимы, это ясно всякому жителю империи, и если этот факт уяснить не только умом, но и сердцем, то ясно становится все.

Почему ни матушка Ксю, ни граф Ромул не стали эвакуировать из Роксфорда гражданских? Потому что ни пешком, ни на осле от степных всадников не уйти, а лошадей на всех не хватит. Будь матушка Ксю менее образованной, она бы приказала кинуть жребий либо как-то иначе разузнать божью волю. Но мудрый человек не оскверняет душу гаданием, мудрому очевидно, что если боги не спешат огласить свою волю, значит, в этом как раз и есть на данный момент их воля. Глупо полагать, что в монастыре Птаага Милосердного хоть какая-то ничтожная малость происходит без воли этого самого бога. Пожелал бы Птааг устроить выборочную эвакуацию — нашел бы путь донести свою мысль до человеческих разумов. А раз мысль не дошла, значит, не было такой мысли, значит, богу угодно массовое жертвоприношение.

Почему ни матушка Ксю, ни граф Ромул не только не возражали против бегства Барта, но фактически заставили его покинуть Роксфорд? Потому что в священном писании не зря сказано, что приносимое в жертву существо должно быть безупречным, а класть на жертвенник порченые объекты — оскорбление божества. Кроме того, Птааг ясно дал понять, что жизнь Барта принимать не желает, надо быть совсем глупым, чтобы думать, что все произошло само, без божьей воли. Так что бывшего лейтенанта отпустили без колебаний, хотя никто ему не завидовал, ибо лучше сгинуть в строю во славе, чем пресмыкаться в позоре, отвергнутый богами и товарищами.

А почему никто не стал наказывать Ассоль за двойное нарушение обетов (сначала преступила целомудрие, пусть и ненамеренно, затем безбрачие)? Да по той же самой причине — ясно же, что не случайно все так произошло, а по божьей воле, а противиться божьей воле дураков нет.

Матушка Ксю выделила беглецам четырех лучших лошадей (двух верховых и двух вьючных), а также съестных и прочих припасов на две недели пути, хотя в седлах путникам предстояло провести от силы четыре дня, если степняки не перехватят. Ассоль, кроме того, получила полный комплект монастырской одежды и отпущение всех грехов, вольных и невольных. Отпускать девку на волю с отягощенной душой матушка сочла недопустимым. Даже не стала толком выслушивать, протараторила скороговоркой положенную формулу и вернулась к фехтовальному упражнению, прерванному явлением юной монахини. Матушка упражнялась с тяжелым полутораручником, и пот с нее лился градом, что неудивительно — старость не радость. Но какую песню сложат степняки о старухе, принявшей геройскую смерть в столь преклонном возрасте!

Кто-то дернул Ассоль за подол, когда та проверяла седельные сумки. Она обернулась, никого не увидела, опустила глаза и встретила недетский взгляд Мюллера.