Михаил Савеличев - Олаф, сын Улафа Страница 10

Боги несомненно радовались решению Волка. Скорее всего их уже утомило ожидание разрешение давнего спора и поэтому Тор своим молотом сокрушил лед на всем пути большого кнорра, который вез в Гренландию коров, овец, слитки железа и зерно. Хозяин судна поначалу не хотел брать на борт медное заморское чудовище, но Улаф одолжил его для погрузки и разгрузки товаров и Торфинн был поражен силой болвана. Он тут же предложил Квельдвульфу за него хороший выкуп, но Волк уклонился от сделки, обещав подумать. Во время двухнедельного плавания до Рейкьявика, где кнорр должен был оставить часть товаров, две семьи переселенцев и отправиться в Гренландию,

Улаф подробно расспросил Торфинна о размещении поселений. Он ни словом не обмолвился о цели своего путешествия и не назвал имени врага, но купец, скорее всего, догадывался о его намерениях, судя по тому как Улаф старательно чистил свой меч, копья и секиры от малейших налетов ржавчины. Поэтому за каждое слова хитрого купца приходилось отдавать по полновесной серебряной марке, но это того стоило. Теперь Улаф представлял себе Баттахлид, Херольффснес и Гардар как собственные владения, а среди наиболее влиятельных семей узнал пару знакомых фамилий, с кем или с их родственниками совершал набеги в славные далекие времена.

После короткой остановки в Рейкьявике уже через три дня, благодаря попутному ветру и чистой воде, перед носом кнорра стали вырастать мрачные льдистые горы Зеленой земли с редкими проплешинами лугов, пенными бурунами у неприступных берегов и низким сизым небом, дышащим даже в летние дни суровым холодом, от которого мурашки бегали по спине, а лезвие меча обжигало пальцы. Зол и мрачен был Эрик Торвальдссон, за кусок дерева вырезавший целый род, и владение он подобрал под стать себе - злое и мрачное.

Один взял под свою руку самый неприхотливый и выносливый народ, вложил им в душу лед, а сердце набил снегом и огнем, но даже бывалых викингов пугали скалы Гренландии, откуда небесный ледник спускался на землю и, словно жаждущий медведь, опускал многочисленные языки в черную воду. Не было здесь пощады никому, и Улаф с первого взгляда понял, что проклята эта земля и не ужиться на ней людям. Да, боги подходящее место подготовили для разрешения их спора - не было здесь надежды утолить месть и алчность, только - месть без всякой награды!

Улафу было плевать на вежливость, но он все-таки решил посетить ферму Эрика Рыжего. Владетель был дома, вернувшись с долгой охоты на севере, где добыл много мехов белых лисиц и медведей, рыбьих клыков и тюленьего жира.

- Что за гнилой ветер принес Квельдвульфа в наши края? - добродушно спросил Рыжий.

- Месть, - коротко ответил Улаф не желая вести долгие разговоры. Он устал, устал ждать и бояться.

- И чью жизнь решил ты забрать? - поинтересовался Эрик. - Уж не дурачка Улафа, сына Эгиля, который даже на женщине дрожит от страха, что страшный Волк вонзит ему меч в голую задницу, ха-ха-ха!

- Именно так, - кивнул Улаф.

- А знаешь ли ты, конунг, что всеми жизнями на этой земле распоряжаюсь только я? И я вовсе не собираюсь отдать тебе кровь моего данника!

- Я заплачу десять марок и подарю тебе сильного раба, - ответил Улаф.

- Нет, - покачал головой Эрик Рыжий, - деньги и рабов я отберу у тебя и так. Что можешь еще предложить, храбрый конунг?

- Только вот это, - произнес Улаф и вонзил Эрику в грудь нож. Дурная кровь переполняла этого драчуна всю его жизнь, и от удара она рекой выплеснулась на Улафа и на пол. Так закончил свою жизнь Эрик Рыжий, забрав с собой в могилу оставленный Квельдвульфом в его груди большой нож с деревянной ручкой.

Улаф посчитал себя уплатившим выкуп и теперь жизнь Эгилева сына принадлежала ему целиком и полностью.

Никто не посмел остановить покрытого с ног до головы кровью Квельдвульфа. Он и вправду теперь походил на оборотня - глаза светились, лицо исказилось в жуткой усмешке, отчего зубы кусали непослушные губы и язык, но ничего человеческого нельзя было разобрать в этом рычании. Размахивая секирой и отбиваясь от невидимых врагов, Улаф взобрался на шею медного болвана, словно тот был лошадью, ударил ему по башке мечом, отчего по окрестностям прокатился густой и знобящий гул, и металлическое чудовище сорвалось с места, побежало в сторону гор, разбрасывая молнии.

Наверное, к тому времени кто-то предупредил сына Эгиля об Улафе Квельдвульфе, так как его ферма стояла пустой, лишь небольшие коровы и овцы бродили по скудному пастбищу. Как таран врезался болван в сделанный из земли домишко, разметал бедняцкий скарб отпрыска некогда славного рода, чьи предки не раз становились конунгами, а титул ярла передавался из поколения в поколение на протяжении многих веков. Знакомый запах витал над разоренным хозяйством - страх и ужас перед неотвратимой судьбой пропитал здесь каждый камень, каждую травинку.

Как хмельной напиток ударил в голову уже ничего не соображающего Волка, казалось ему, что его предательское тело источает зловоние цепляющейся за убожество жизни, что он готов превратиться в червя, лишь бы утаиться, спрятаться от наседающих со всех сторон врагов - рогатых карликов и троллей, что вынули, украли во сне его храбрость и теперь ни на что не годен бедный Улаф. Взревел конунг и бросился на ряды врагов с мечом в одной руке и топором в другой, вгрызаясь в их ряды как волк вгрызается в бок загнанного оленя, круша налево и направо твердые черепа, отрубая ноги и рассекая тела до самой земли.

Беден стал Улаф, сын Эгиля, лишившись отца, но теперь совсем нищим сделал его помутившийся рассудком Квельдвульф, расправившись со всем его скотом. Кровь Эйрика Рыжего была разбавлена кровью овец и коров, бьющихся на поле в агонии, и кто знает, не было ли это высшим оскорблением его душе, чей путь в Валгаллу перегородили мычащие и блеющие в страхе твари?

И снова оседлал медного болвана Волк, пришпорил его окровавленным топором, оставив громадную вмятину на покрытой узорами груди, и снова продолжил свою погоню за собственной тенью. Днем и ночью продолжалась погоня. Они забирались все выше в горы между великими ледниками, сверкавшими как драгоценности в редких лучах скупого солнца.

Камень и лед были только вокруг, столь твердые, что ни одного следа не могла оставить на нем жизнь человеческая, но Квельдвульф не нуждался в следах. Он был намертво связан с врагом невидимой веревкой, и кто-то посредине скручивал, укорачивал ее, сокращая расстояние между беглецом и преследователем.

Иногда Улаф натыкался на тела падших лошадей, но потом перестал находить и их - видимо кровник теперь шел пешком дальше в горы, в льды, в неминуемую безмолвную смерть. Не выдержал и медный болван, созданный для тепла южного солнца. Застыл, задергался, пытаясь двинуться дальше, и рухнул, придавив непосильной тяжестью ноги наездника. Казалось Улафу, что теперь уже не встанет он, придется ползти дальше словно змее, цепляясь разбитыми руками за острые камни, но потом боль ушла, и он подняла, с трудом опираясь на копье. Где-то в вершинах слышался смех злобного Локи. Квельдвульф устало погрозил ему кулаком.