Журнал «Если» - «Если», 2011 № 08 Страница 10

— Итак, черт побери, хочешь или нет мое оригами? — Робот извлек из трещины в передней части собственного корпуса бумажный диск, многократно перегнутый. С легкостью опустившись в свое обиталище, Каррутер вытянулся, чтобы подхватить диск; от контакта с пальцами бумага раскрошилась, и в его руке остался пожелтевший от времени кусочек журнальной страницы, на ней можно было рассмотреть картинку: ребенок гладит сервисбот по голове.

Каррутер возился, распутывая после экскурсии крышу провода и трубки, оставив клавиатуру компьютера на месте. Для первого дня в городе все шло неплохо. Активировалась дюжина роботят, восемь из которых, с грустью заметил Каррутер, оказались Безвкусными. Роботята занимались тем, что раздавали все даром: дырявые пробки от бутылок, статуэтки животных, сделанных из мусора, одиннадцатисложные франкоязычные стихи для эрудитов. Сейчас Каррутер решил просто покататься без цели по центру города, доверившись своему автомобилю. Попрощался с Безвкусным-художником и поблагодарил его за оригами.

Длинная поездка вдоль тихих улиц метрополии помогла Каррутеру понять его состояние: авто сообщало о болезненных ощущениях в ребрах, пару раз заглушало их с помощью таблетки кардиоменты, временно приняв на себя управление. Окна постоянно затемнялись конденсатом. Автомобиль был нетерпим и вспыльчив, как испорченный ребенок, у которого на этот день имелись другие планы. Каррутер слышал внутри себя — в хромированных частях, в поролоне сидений, в пластике приборной доски, — что машине это надоело, и она, изношенная до последнего кусочка, сомневалась в необходимости их симбиотического существования. Он подумал, что Рак и автомобиль — возможно, две половинки одного дихотомического семени, предназначенные проникнуть глубоко друг в друга в далеком будущем. Медленный синтез, виденный им однажды, давал надежду.

Легким прикосновением к рулю он откорректировал траекторию на очень резком повороте. Он выехал на улицу с четырьмя полосами, тянувшимися вдоль многоэтажных домов из стекла и металла. Машина затормозила и отозвалась серией теплых толчков в паху. Это место ей нравилось, она, видимо, узнала знакомую архитектуру башен этого мира.

Каррутер выглянул из окна и отметил, что один из домов, казалось, был покрыт переливающейся черной облицовкой: сотня различных Безвкусных укоренилась на девяноста этажах фасада в поисках тепла, электричества и магнитных полей. Машины висели непрочной конструкцией, цепляясь одна за другую, на ржавом железе, хромированных лентах и кусках цветного стекла. Путаница механизмов напоминала Каррутеру отвратительные пирамиды из тарантулов, которые он видел однажды, когда с группой молодых Раков-мутантов сел перекусить после долгого рабочего дня. Механизмы двигались неравномерно, медленно перемещая тысячи своих деталей, в вечном поиске опоры на спине напарника.

Каррутер медленно объехал здание и увидел, что роботы висят со всех сторон. Это зрелище напоминало пародию на эволюцию.

Казалось, машины договорились встретиться в этом богатом энергией квартале и залезли на первую попавшуюся башню со слабой системой защиты. Высосав жертву до самого костного мозга, они перейдут к следующему зданию. Медленная процессия роботов-разрушителей — криптолингвистов, непризнанных киберхудожников, плохого хардвара — растянется на весь город, как гадкая зараза.

Издалека донесся шум. Кашель вздрогнул, его взгляд затуманился. Он уронил цилиндр в глубину кровати, откинулся на подушку и увидел красные буквы, ползущие в темноте вдоль простыни до самого пола. Это отозвалось болью во всем теле. Он закрыл глаза, пытаясь представить себе грызунов с металлическими экзоскелетами, которые станут новыми машинами. Конечности автомобилей, вырывающие плотные куски мяса и пластика из страдающих от боли кузовов. Пыль, заставляющая слезиться лобовые стекла, и остающиеся позади большие кучи дымящихся экскрементов с копошащимися в них тысячеколесниками-навозниками…

Опять этот далекий звук. Непрерывное жужжание, глухое, как из бочки, и жалобное одновременно.

Кашель сомкнул веки и прикусил до крови губу. Итак, родилась новая раса, и старые обречены на исчезновение. Им придется искать новые пространства, где можно выжить, возобновлять в новом месте симбиоз «машина-мясо», который уже, казалось, уходил в прошлое. Оставить город старого мира с его разрушающимися автострадами, нотехами, которые выслеживают Раков и, когда удается, разбирают их на кусочки, отделяя плоть от металла, чтобы потом сожрать ее, поджарив на черном огне горящих покрышек. Они теперь всего лишь старые формы симбиоза из кожи, мяса и металла. Их ненавидят собственные дети.

Превозмогая боль, Кашель спустил ноги с кровати. Он, гордящийся тем, что еще может распознавать старые модели автомобилей, обожавший сверкающий желтый цвет спортивных кузовов, запах раскаленной на солнце обивки сидений, мрачное сияние хромированных деталей, сейчас чувствовал себя еле живым. Старье, только старье…

Он сел в кресло и продолжил читать. После всего этого и его мир начал меняться: появилось больше Безвкусных, бродящих по городу, стали появляться новые машины, которым нравилось причинять боль другим машинам… Голова кружилась.

«…Нет смысла объяснять мотивы нашей миграции или спекулировать цифрами. Мы отправились четырнадцать месяцев назад, чтобы бежать он наших же детей и внуков. Наверное, одиннадцать или двенадцать миллионов старых автомобилей. В течение первых месяцев мир немало помогал нам в нашем путешествии. Однообразный рельеф местности сберег наши колеса и наши детали от излишнего изнашивания. Когда мы останавливались, то находили пищу и смазку и всегда могли заменить наши поврежденные механические компоненты на новые. Но потом наш мир кончился, и мы столкнулись с лугами и лесами, болотами и холмами. На семьдесят второй день — когда погиб каждый десятый и дух ослаб — мы добрались до предгорий. Некоторые из нас в отчаянии хотели вернуться, остальные двинулись вперед. Мы гибли тысячами, но продвигались к цели. Каждая смерть превращалась в грабеж: воровали все, что можно, и прятали в убежищах, думая о худшем будущем. Многое из медицинского оборудования в этих землях сломали так, что его невозможно было починить, и это открыло дорогу для страшных смертей от машин, которые стремились поддерживать жизнь. Только двадцать два процента из нас смогли достичь равнины и вернуться на менее опасную дорогу. Одни сходили с ума и выдергивали трубки, связывавшие их с механизмами, другие рассеивались по долине, покинув остальных, некоторые становились убийцами…