Теодор Старджон - Окажись все мужчины братьями, ты бы выдал сестру за одного из них Страница 10

- Но они могут вылечить любую его форму.

- Новые методы лечения появляются каждую...

- А их методы существуют давным-давно. Столетия. Поймите, на Вексфельте пет вообще.

- И вам известна формула лекарства?

- Нет. Но группа хороших врачей найдет ее за педелю.

- Неизлечимые формы рака не поддаются объективному анализу. Они считаются психосоматическими.

- Знаю. Именно это и подтвердит группа хороших врачей.

Наступила долгая напряженная тишина. В конце концов ее прервал Архивариус:

- По-моему, вы что-то недоговариваете, молодой человек.

- Совершенно верно, сэр.

Собеседники умолкли вновь. И вновь первым заговорил старик:

- Вы намекаете на то, что главная причина отсутствия рака на Вексфельте это образ жизни тамошнего населения?

На сей раз Бэкс не ответил - он дал возможность Архивариусу призадуматься над собственными словами. Наконец их потаенный смысл дошел-таки до старика, и он, трясясь от гнева, прошипел:

- Позор! Позор! - он брызнул слюной, она повисла на подбородке, но Архивариус этого не заметил. - Да я лучше соглашусь, чтобы меня живьем съел рак, - сказал он, чеканя каждое слово, я лучше умру безумцем, чем примирюсь с тем, что предлагаете вы!

- Думаю, с вами не все согласятся.

- А я уверен, что все! Да стоит вам высказать такие мысли во всеуслышание, как вас просто растерзают! Именно такая участь постигла Эллмана и Барлау. А Трошана уничтожили мы сами - он был первым, и мы не подозревали, что всю грязную работу способна сделать за нас толпа. С тех пор прошла уже тысяча лет, понимаете? Но и еще через тысячу лет толпа обойдется с человеком вроде вас точно так же. А эта, он брезгливо кивнул в сторону папки, эта мразь будет лежать в архиве вместе с остальным ей подобным, пока очередной не в меру любопытный идиот с извращенным мышлением и бесстыдный не будет донимать очередного Архивариуса, как вы сейчас донимаете меня, и этот Архивариус тоже посоветую ему держать язык за зубами, иначе толпа просто-напросто разорвет его на куски. А потом он его выгонит Как я вас. Убирайтесь! Вон отсюда! - Старик зашелся в крике, потом всхлипнул, прохрипел что-то и умолк - глаза горели, на подбородке висела слюна.

Побелевший от потрясения Чарли Бокс медленно поднялся и тихо сказал:

- Воргидин предупреждал меня, но я не поверил. Не мог поверить. И, помнится, возразил ему: "О жадности мне известно больше, чем вам, и я убежден - наши цены их соблазнят. И о страхе я осведомлен получше вашего - перед лекарством от рака им не устоять". В ответ Воргидин лишь посмеялся, но в помощи не отказал. Как-то я заговорил с ним о том, что знаю толк в человеческом благоразумии, и оно, по-моему, рано или поздно восторжествует. По, даже не закончив мысль, я понял, что заблуждаюсь. А теперь сознаю, что обманывался насчет всего - даже страха и жадности. Прав оказался Воргидин. Однажды он заявил, что Вексфельт обладает самой надеж-нон и неприхотливой системой обороны. Она основывается на человеческой косности. Он оказался прав и в этом.

Тут до Чарли Бэкса дошло, что старик, вперившийся в него безумным взглядом, мысленно отключил слух. Он откинулся на спинку кресла, склонил голову набок и задышал часто, словно пес па жаре. Бэксу почудилось, что Архивариус вот-вот раскричится вновь. Но Чарли просчитался - старику едва удалось выдавить хриплое: "Вон! Вон!" И Бэкс ушел. Папка осталась на столе: подобно Вексфельту, она пребывала под защитой собственной уникальности выражаясь языком химиков, можно было сказать, что она, как благородные металлы, не окисляется.

Но сердце Чарли покорила не Тамба, а Тинг.

Когда они вошли в просторный дом, располагавшийся рядом с остальными и все же такой уединенный и уютный, Чарли познакомился с семьей Тамбы. У Бриго и Тинг были одинаково рыжие, словно раскаленные, волосы, и становилось понятно, что их обладательницы - мать и дочь. Сыновья Воргид и Стрен (первый - еще ребенок, второй - подросток лет четырнадцати) пошли в отца - были стройные и широкоплечие, а у сестер, Тинг и Тамбы, позаимствовали разрез очаровательных глаз.

Были там еще двое детей - чудесная двенадцатилетняя девочка по имени Флит (когда Чарли вошел в дом, она пела, поэтому знакомство с домочадцами пришлось ненадолго отложить) и коренастый карапуз Гандр (наверно, самый счастливый малыш во Вселенной). Потом Чарли встретился с их родителями, причем черноволосая Тамба была гораздо больше похожа на их мать, чем жгучая шатенка Бриго.

Поначалу имена сыпались на него как горох; он не успевал их запоминать, они вертелись у него в голове подобно калейдоскопическим картинкам - как и сами домочадцы вокруг Чарли, отчего ему становилось неловко. Впрочем, атмосфера гостиной дышала любовью и застой, и ответные чувства переполняли Чарли, чего раньше с ним не случалось.

Не успели миновать день и вечер, а Бэкс уже ощущал себя полноправным членом большой семьи. А поскольку Тамба тронула его сердце и разбудила в нем страсть - жгучую, от которой перехватывало дух, - он сосредоточил внимание именно на этой девушке. Она тоже не сводила с него восхищенных глаз, не отходила от него ни на шаг. Наконец наступила ночь. Сначала зевая разбрелись по своим комнатам малыши, потом разошлись и взрослые. Когда Чарли остался с Тамбой наедине, он стал просить, вернее, умолять ее провести с ним ночь. Она ласково, с любовью.., отказалась наотрез.

- Пойми, дорогой, - объяснила она, - сегодня я не могу. Не могу. Я слишком долго не была на Лэте, но вот вернулась и должна сдержать слово, данное перед отлетом.

- Кому?

- Стрену.

- Но он же... - Чарли захлестнули слишком противоречивые мысли, чтобы разобраться в них в тот миг. Возможно, он просто не понял, кто из домочадцев братья и сестры - их было ни много ни мало десять человек: четверо взрослых и шестеро детей. Чарли дал себе слово выяснить это завтра же, иначе.., нет, не стоит об этом.

- Ты пообещала Стрелу не спать со мной?

- Какой ты дурачок! Нет, я дала Стрену слово провести эту ночь с ним. Только, пожалуйста, не сердись, дорогой. У нас впереди уйма времени. А хочешь, завтра? Завтра утром? - она засмеялась, положила свои ладони ему на щеки и заставила повертеть головой, чтобы он стряхнул с лица недовольную мину. Завтра утром, рано-рано. Согласен?

- Может показаться, что я в вашем доме без году неделя, а уже качаю права, но пойми, мне слишком многое неясно, - промямлил он с досадой. А потом волной накатилось отчаяние и он, послав к чертям этикет и приличия, воскликнул:

- Я же люблю тебя! Неужели не видишь?

- Конечно, вижу. И тоже люблю тебя. Мы будем любить друг друга крепко-крепко. Разве ты не догадался? - Она столь неподдельно стушевалась, что он заметил это даже сквозь боль, дымкой застлавшую глаза, и, едва сдерживая слезы, недостойные мужчины, признался, что ничего не понимает. - Со временем, любимый, тебе все станет ясно. Мы растолкуем тебе все, не жалея часов на беседы, - И с невинной жестокостью закончила: