Юрий Ячейкин - Следствие, которое не состоялось Страница 10

Содержат еретика в темнице впроголодь, так, чтобы он совсем упал духом и отощал телом, и не допускают к нему никого из его приятелей, чтобы они не вдохновляли его и не научили уклончиво отвечать и никого не выдавать, и вообще никого к нему не допускать, только изредка, чтобы одно лишь человеческое лицо стало ему в радость, двух надежных, испытанных людей, которые осторожно, будто бы сочувствуя, начнут уговаривать его... Беседовать же следует вкрадчиво: мол, не бойся ничего и никого и спокойно сознайся, ведь ты, возможно, принимая их за честных людей, которые учат мудро тому-то и тому-то, по простоте душевной своей привязывался к ним сердцем и охотно слушал; но ведь ошибиться в них могут, мол, и люди гораздо мудрее тебя..."

Бедный, прямолинейный и доверчивый, если речь не идет об очевидном преступлении, Джон! Ведь коронеру не нужно знать такие тонкие хитрости. Коронер - только чиновник ее королевского величества с ограниченными обязанностями: выяснить причины неожиданной смерти какого-либо лица, которое погибло при невыясненных обстоятельствах, и передать дело для судебного решения шерифу. Он впервые столкнулся с делом, которое неожиданно разверзлось перед ним черной бездной, где в жутком мраке сейчас возникали, словно зловещие тени, химерные чудовища.

"Если после всего этого он начнет поддаваться, размякать от ласковых слов и пожелает кое-что рассказать из того, что он иногда слышал от тех еретичных учителей про евангелие, святые послания или что-либо подобное, то сразу же, по горячим следам надо спросить его - учили ли те наставники тому-то и тому-то, а именно: что чистилищного огня нет, что молитва за умерших не помогает, что заносчивый клирик, который сам погряз в грехах, не может и другим отпускать грехи, и вообще про таинство церкви. А потом осторожно спросить, считает ли он сам их учение верным и здравым, если так, то он уже признал свою вину в исповедывании ереси... Если же ты прямо спросишь его, верует ли он сам во все вышеназванное, он отвечать не будет, опасаясь, что ты хочешь подловить его и обвинить в ереси, потому и следует плести тенета осторожно, другим способом, как я и советовал, ибо хитрого лиса нужно ловить лисьими же приемами".

Теперь коронеру дело не казалось уже ясным как на ладони.

"А я еще радовался..."

Сам ли он, тот Марло, составил эти наставления, или же прятал чужую рукопись?

И кто такой вообще-то Марло? Что, собственно, он, Джон, знает про него? Почему его убили? Кто его убийцы? Что они жгли? Какую тайну обратили в пепел?

Рой вопросов без ответа пронесся в его голове. Нет, с виселицей, возможно, стоит подождать...

Джон Шорт положил на стол два обгоревших листка, которые сообразил отыскать маленький Питер. Какой славный мальчишка! Оба листка были исписаны той же рукой, что и рукопись. На первом он едва разобрал:

При чем здесь вера? Тьфу!

Мне стыдно, хоть в притворстве я искусен,

Что может быть порукой и основой

Великих планов столь пустое слово.

[Кристофер Марло. "Герцог Гиз"

(Парижская резня), сцена 2]

Жаром огня полыхнуло от этих строк. "Вера - пустое слово..." Да за такие мысли и в Англии отправляют на костер...

На втором листке уцелело больше строк:

Не он ли в семинарию близ Реймса

Навез попов английских из Дуэ

И против государыни законной

Их возмущал?

[Кристофер Марло. "Герцог Гиз"

(Парижская резня), сцена 22]

И об этой школе кое-что слышал коронер из разговоров в порту. Будто бы сам папа римский на собственные деньги основал в городе Дуэ, во Фландрии, специальную семинарию для обучения католических шпионов из английских предателей-беглецов. А когда нидерландские протестанты заключили военный союз с Англией, глава французской католической лиги герцог Генрих Гиз, вдохновитель подлой Варфоломеевской резни, взял эту семинарию под свою защиту и опеку и перевел во Францию, под Реймс, город, где венчаются на престол короли франков. Возглавляет школу еще одни изменник - Джон Аллен.

Кто же такой Марло?

Католический шпион?

"Кит всегда таскался с сэром Френсисом, когда тот бывал на берегу, всплыли в памяти слова боцмана Хинта. - Он собирался написать про нас с адмиралом целую книгу. Очень толстую книгу! Толще Библии".

Выходит, много расспрашивал, маскируясь разговорами о том, что собирается писать библию пиратов? А ведь сэр Френсис - это английский военный флот...

Но тогда почему же эти трое молчат?

Вместо того чтобы разоблачить шпиона и изменника - ни единого намека! Да еще и предали огню какие-то бумаги.

Говорят: случайное убийство, самозащита... Возможно, сказать правду для них опасно? Но если так...

- Кто же он такой, этот Марло? - грохнул кулачищем по столу Джо, путаясь в собственных догадках. Что о нем может добавить Хинт? Разве что пересчитать все корчмы, где вместе побывали. На это у деда память исключительная. А у Элеоноры тоже одно на языке: был человек вежливый и приветливый. Женщина есть женщина! Однако кто-то должен его хорошо знать. Он был драмоделом, так что надо заглянуть в театр и там расспросить. Он был магистром, воспитанником колледжа Тела Христового, значит, следует побывать в Кембридже...

Утром коронер Джон Шорт не повез задержанных и свидетелей к окружному шерифу, а оседлал крепкого верхового коня. Уже сидя на нем, он подозвал к себе констебля Томаса Доджа и сурово приказал, воспользовавшись опытом, полученным из рукописи:

- Слушай внимательно, Том. Я оставляю убийц на твою личную ответственность. Так вот! Никого к ним не допускай, сам с ними не разговаривай, еды и питья не давай, чтобы они упали духом и отощали телом. Будь начеку до самого моего возвращения. В случае чего - стреляй!

- Будьте уверены и положитесь на меня, шеф! - горячо поклялся верный Том. - Пули для них у меня отлиты.

Свистнула плеть, и конь зацокотал в утреннем тумане, наплывавшем с Темзы.

ДНЕВНЫЕ ПОЕЗДКИ КОРОНЕРА

Наибольшее из лондонских зрелищных сооружений - "Театр" Джеймса Бербеджа находился на северном берегу Темзы, за городской чертой, недосягаемый для ханжей-пуритан из богатого Сити. Вместе с мрачным, известным зловещей славой, пригородным местечком Нортон Фольгейт, этот земельный участок, к большому сожалению, не подлежал юрисдикции лондонского шерифа, так как относился к графству Мидлсекс. Темза словно разделяла два враждебных лагеря - с одной стороны разбросанные деревянные, размалеванные линяющей краской театры, ободранные балаганы ярмарочных лицедеев и зверинец с медвежьим цирком, с другой - из серого камня, надменные в своей архитектурной суровости правительственные и торговые здания, над которыми четко вздымалось Вестминстерское аббатство, где с Большого Бена [название самой высокой башни аббатства] ежечасно раздавался звон, гулко отбивая время.