Георгий Гуревич - Приглашение в зенит (авторский сборник) Страница 104

Я выпалил все это единым духом, потому что за долгие вечера сто раз обдумал свои доводы и подыскивал формулировки. У нападающего есть преимущество внезапности. Он знает, что намерен говорить и делать, он наступает, навязывает свой план битвы. Вынужденный обороняться, Рэй собирался с мыслями, постепенно понимая, что защищает бесславное дело. Остальные молчали, но я видел в их глазах колебание, а не осуждение. Только Джэтта надула губки с презрительным высокомерием. Она ничего не поняла, ничего не слышала и не хотела слышать. Для нее я был гнусный раб, бунтующий против господина, мои слова не имели смысла.

Я продолжал, воспользовавшись молчанием:

— Ребята, мы устали, мы при последнем издыхании, наших человеческих сил не хватает. Но есть выход: гипотермический сон. Шесть ванн готовы, только включай охлаждение. Автоматика еще не отработана, правда. Но все равно двое останутся дежурными, кто покрепче, пожилистее.

— А ты гарантируешь, что мы выйдем из сна благополучно? — спросил Сэй женатый.

— Когда ты отчаливал в космос, кто гарантировал тебе благополучное возвращение? — ответил я.

Молчание.

— Думайте, ребята, думайте. Чем мы занимаемся? Себя бережем или обгоняем Джэя?

И Гэтта, изменница Гэтта, считавшая меня бессердечным, черствым сухарем, первая сказала со вздохом:

— Гэй прав. Будем гипотермироваться. Я согласна.

— Я тоже, — присоединился Пэй. Женившись, он перестал быть моим эхом, но стал эхом жены.

Сэй женатый сказал:

— Эх, была не была, риск благородное дело. Только дайте нам с Сэттой три дня отсрочки, чтобы проститься как следует.

А Сэй холостой, Сэй обойденный буркнул:

— По мне, хоть сейчас. Смертельно надоели вы мне со своими сварами и ухмылками. И будите меня попозже, прямо у ворот пещеры.

Тогда и Рэй выдохнул:

— Мы тоже, я и Джэтта.

Самолюбив он был. Понял, что рискует войти в историю в бесславной роли разумного и трезвого генерала, отстаивавшего капитуляцию.

— Ты подлец! — взвизгнула Джэтта. — Ты трус, обманщик, ты не мужчина. Я тебя ненавижу, презираю, ненавижу, ненавижу! Дурой была, что любила тебя, все отдала, всем пожертвовала. Могла быть женой Цэя, генеральшей, хозяйкой. Он бы меня защитил, не совал в гроб ради подонков–демагогов.

Удивляться Джэтте нет причин. Так ее воспитывали, с пеленок внушали, что мир состоит из хозяев и слуг. И Рэя она считала хозяином, владельцем космической яхты. “Хочу — дальше лечу, хочу — поворачиваю”. Невесту догнал, выручил, спас — и конец приключениям. Вместе с верными преданными слугами любящие спешат домой.

И вдруг преданные предают сюзерена. Голос возвышают, требуют жертв. И господин уступает им почему‑то. Слякоть, а не принц!

И оказалось в ракете только двое живых, а при них — шесть тел. Шесть ни живых и ни мертвых, бескровно–бледных, со стеариновыми лицами и синеватыми щеками, колыхающихся в насыщенном растворе, словно мертвые рыбы, не способные ни всплыть, ни утонуть.

Шесть колыхающихся и двое ползающих, перемещающихся, бессменные вахтеры: я и Пэй.

Пэй остался со мной, так получилось. Я‑то предполагал взять в пару Сэя Большого, второго холостяка. Но Сэй считал себя и без того обиженным, обойденным, не желал жертвовать еще, взваливая добавочно тяжкое многолетнее дежурство.

— Пусть молодоженчики отрабатывают, — сказал он.

— Может, и правда тебе подежурить, Пэй? — предложила Гэтта. — Наверное, это нехорошо с моей стороны, но мне кажется, я так засну спокойно.

И Пэй согласился блюсти покой молодой жены. Допускаю, что и о своем спокойствии подумал. Побаивался, что, оставшись в одиночестве, я разбужу Гэтту… И кто там знает, не вспыхнут ли старые чувства, когда мы останемся с глазу на глаз.

Признаюсь честно, думал я о такой возможности.

Мечтал немножко, осуждая и стыдя себя. Не могу поручиться, нет у меня стопроцентной уверенности, что, оставшись один, я выдержал бы характер, не разбудил бы именно Гэтту. Когда очень хочется, мозг находит самые основательные доводы, убеждая себя, что желание допустимо, разумно, полезно, необходимо, даже остро необходимо, преступно было бы не выполнить его.

Так или иначе, остались мы с Пэем.

И была у нас скорость — 0,77 с, а у “Паломника” — 0,79 с. И разрыв — 42 световых дня. По расчетам, по расчетам…

Конечно, мы сразу же взялись за вторую производную. Форсировали режим, дали себе двойную перегрузку, на следующий день — двухсполовинную, потом тройную. Чтобы переносить ее лучше, оборудовали баки с тяжелым раствором, залезали туда с утра, потом сидели от обеда до ужина… И спали тоже в баке. Перегрузку отключали только в утренние часы — для профилактического осмотра и ремонта.

Итак, два бака, наполненных мутноватой, сизо–голубой от ледотаина плотной водой, два отделения аквариума. В каждом вместо рыбы — четырехлапое существо с лупоглазой маской, пристегнутое ремнем к креслу. Надоедает же болтаться — то всплывать, то тонуть. Существо тяжко дышит через гофрированную трубку и время от времени приподымается, чтобы взглянуть на табло. Потому что это единственное наше занятие: выдерживая перегрузку, догонять.

— У нас 0,8 с, у них — 0,82 с.

— Пэй, прибавим еще 0,2 g?

Под маской наушники и микрофон, но разговариваем мы редко. Дел мало, все сводится к терпению и ожиданию, а просто так беседовать неохота. С тех пор как Пэй отнял у меня Гэтту, дружба разладилась, и не только по моей вине. Оказывается, мы дружили потому, что не спорили, а не спорили, так как Пэй всегда соглашался со мной. Но монолог перед зеркалом кончился, верное зеркало помутнело. Я говорил уже, что Пэй — верующий по натуре, а верующие либо верят каждому слову, либо не верят ни единому. Почему‑то, отбив у меня невесту, Пэй потерял в меня веру. Он не доверял более моему вкусу, моим суждениям и решениям, он сомневался в моих предложениях. Каждое приходилось сопровождать доказательствами. Это было полезно для самопроверки, но утомительно. И я разговаривал с Пэем только о нуждах дела.

— Слушай, давай прибавим 0,2 g.

— Но мы же условились, что 3,2 — на пределе безопасности. Мы обязаны сберечь свое здоровье и работоспособность.

Сберечь обязаны. Но велика ли разница: 3,2 или 3,4? Очень уж медленно ползут цифры на табло. И первая производная еще в их руках. Дистанция‑то растет между нами.

Жду час, потом пробую противоположный подход:

— Пэй, я был прав: 3,2 — явный предел. Видимо, на этом мы и остановимся. Большего нельзя требовать от организма.

— Нет, это вопрос привычки, — отвечает он. — Пластичность организма безгранична. Вспомни, какие перегрузки переносят летчики–испытатели. Будем тренироваться, прибавляя малые порции. Давай попробуем 3,4 g! Притерпимся, сам увидишь.