Доказательство человека. Роман в новеллах - Арсений Михайлович Гончуков Страница 11

– Видел.

– Ну так вот. Напиши о том, как человек хочет умереть на родном огороде на грядке среди редьки и петрушки да мелиссы вместо лимончика. Вот о чем напиши.

Григорий Степанович постучал указательным пальцем себе по виску, подмигнул, отвернулся, и улыбка тут же слетела с его лица – из-за двери столовой показалась очередь.

– Что? Нет? Не тема? – затараторил он, заметив замешательство ассистента. – Это же самое интересное! Все обалдеют. И все оценят. Нет?

– Да, да… – сказал Миша, чтобы не обижать шефа. – Идея интересная. Надо подумать…

7. День события

Утром выехать из Ядра на дачу, пока не перекрыли центр. До этого сделать и отправить макет, пока не проснулся Герчик. А еще успеть вздремнуть. Сидела, локтями на столе, выдавливая щеки к глазам.

– Не спать! – шепнула громко. – Соберись, Лерка!

Убрала руки, подвигала челюстью туда-сюда.

– Ладно, блин! Ладно! – открыла рот, подняла брови, вытаращила глаза. – Империя доверила мне неотложное дело! Я все успею! Не ссать!

Треснула по пробелу на ноуте – проснулся, разлепил сияющий глаз белого листа. На нем – что-то похожее на иероглиф. Протерла глаза – картинка стала четче. Старинные вензеля эпохи классицизма вернулись в моду. Нет, поспать вряд ли получится. Завитушки и петельки букв выводятся вручную.

Спасибо Гере. Укачала, положила, вырубился, и до утра. Счастливая мать. Даже улыбнулась, но улыбку перебил зевок.

Посмотрела на стену, на которой в последних отсветах заката мерцали рамки многочисленных дипломов, призов и наград. Легким движением пальцев приблизила начатый набросок логотипа, состоящего из двух слов: «День События».

* * *

Встал по будильнику ровно в 4:00, хотя отец всегда говорил: не ставь будильник на точное время, всегда накинь пару минут, просыпаться легче. Поднялся и сел, понюхал рукав рубашки, третий день на работе, уже пахнет. Осмотрел обивку дивана, от него тоже запах. Здесь постоянно ночуют умученные стажеры, водители, пьяные. Может, они блюют на этот диван? А я тут сплю, я, Денис Кораблев, старший организатор Комитета ДС при Совете России.

Поднялся на ноги, отряхнул брюки, посмотрел в окно, где в бледно-серой дымке будто парил над землей самый густонаселенный район Ядра – высотного бетонного центра древней столицы. С удовольствием зевнул. Расставил руки в стороны и с протяжным мычанием потянулся. На энергичном выдохе резко бросил руки вниз.

– Подъе-о-о-ом! – крикнул Денис так громко, что у самого челюсть хрустнула. – Работать, челядь!

И уже выходя в дверь, за которой сиял опенспейс Комитета, обернулся и выпалил несколько раз, как футбольную кричалку:

– Пошли! Пошли! Пошли! Пошли!

В темных углах комнаты, освещенной лишь бледным светом окна, началось шевеление, покашливания, приглушенная ругань. С разбросанных по полу матрасов начали подниматься фигуры в белых рубашках.

У кого-то ярким прямоугольником вспыхнул телефон. На экране блокировки уведомление, что сегодня – «День События».

* * *

Дима частенько называл себя водилой в пятом поколении, что было отчасти правдой, и этот факт биографии придавал ему сил. Осознание, что всю жизнь работаешь в правительственном спецгараже на узких дорогах закованного в бетон Ядра, позитивному настрою не способствует.

В шесть утра он стоял у окна, глядя на уходящие в дымчатое небо башни высоток, и вливал в слежавшееся за ночь тело раскаленный кофе.

Проснулся Дима раньше, чем нужно. Спал вообще плохо после гибели жены и сына, Вероники и Лёнечки, во время антиправительственных митингов и городских боев весной 2222 года. С депрессией боролся тем, что старался ее не замечать.

Его начальник, второй комиссар Высшего Совета России Евгений Степанович Борисоглебский, требовал стоять у дома и ожидать его выхода ежедневно с 7:30. Ехать до центра Ядра максимум тридцать минут. То есть у него еще час.

Дима не задавал себе вопросов, как потратить время. Он жил на автомате, стараясь не думать даже о самых простых вещах. Напротив, пытался держать голову в тишине и пустоте, а то если начнешь, будешь крутить в голове бесконечно то, что больнее всего… Вспоминать… Думать. Страдать. Зачем?

Он прошел не одну проверку у психиатров после трагедии. С комиссаром такого уровня не может работать ненадежный человек. Предан Дима был Евгению Степановичу беспредельно. Считая его родным отцом и даже гораздо бо́льшим – последней своей семьей.

Красавица жена, первенец сын, любимые, родные до невозможности… И все-таки нет, не может быть ничего дороже их. Мертвых. Даже живой Борисоглебский.

– Вот чего по утрам всякая фигня в башку лезет? – одернул себя Дима и тут же подумал про себя: это не фигня.

Отвернулся от окна, поставил кружку на стол и вдруг увидел себя в зеркале. На него смотрело темное от четырехдневной щетины лицо с как будто высохшим заостренным носом, с красными от бессонницы глазами.

– Хреново выгляжу. Блин! А чего я не побрился-то?

Рванул в ванную. Засуетились, запрыгали руки. Скрипнула дверка навесного ящика. Звякнула о стакан бритва. Дима, всегда опрятный и педантично требовательный к внешности, к одежде, к машине, забыл побриться! Невероятно. И это накануне…

Намылился, повел бритвой чистую по белому полосу от подбородка до уха, покосился на встроенный в стену экран.

Пятое октября. Воскресенье. Красным кружком обведено – День События.

* * *

Смочил руку водой, стряхнул лишнее, провел по лацкану жилетки рубинового бархата. Повторил процедуру на втором лацкане – и вот готово, ни пылинки. В зеркале туалета он тщательно осматривал большой вытянутый череп с серыми брылями, крупным носом и «панорамным» над выпученными глазами лбом. Чист, свеж, опрятен. Но да, не красавец. Такую осьминожью голову раз увидишь и уже не забудешь.

Через минуту он был уже на посту – на высоком кожаном стульчике в крохотной, два на два, будке на последнем этаже башни Дома Советов – там, где располагался вход в зал приема делегаций.

Будка из стали и благородной латуни, отделанная тонкими панелями красного мрамора, сверкала начищенными стеклами. Кирилл Леонидович ревниво глянул на бордовый ковер, широкой полосой идущий мимо его «кельи», – нет, никто не наследил.

Он посмотрел на массивные позолоченные двери лифта, затем повернулся и поднял глаза на гигантские, пять с половиной метров высотой, дубовые двери, ведущие в зал. Самый большой и самый красивый зал во всей империи – для торжеств, для особых случаев, для высочайших церемоний.

Кирилл Леонидович перевел взгляд на руки, сложенные на коленях, и застыл, увидев: мощные костяшки, обмотанные венами, как швартовые тумбы канатами… длинные кривые пальцы, темную морщинистую кожу… Будто не рука это его, а большой мертвый паук. Старик убрал руки в