Скорость тьмы - Элизабет Мун Страница 11

Я смотрю в большие окна. Повсюду огни. Красные и зеленые на краях крыльев самолетов. Квадратные тусклые лампочки вдоль окон обозначают оконный проем. Фары маленьких машин для перевозки тележек с багажом. Горящие огни и мигающие огни.

– Ты уже можешь говорить? – спрашивает Марджори, пока я смотрю на огни.

– Да.

Я ощущаю ее тепло, она стоит совсем рядом. На мгновение закрываю глаза.

– Я просто иногда не знаю, что сказать…

Показываю на самолет, подъезжающий к выходу:

– Это тот, который мы ждем?

– Думаю, да. – Марджори встает прямо передо мной. – Все нормально?

– Да, просто… так иногда бывает…

Мне неловко, что это случилось сегодня, когда я впервые остался с Марджори наедине. В старшей школе я иногда хотел заговорить с девочками, которые не хотели со мной разговаривать. Марджори тоже сейчас уйдет. Можно доехать до Тома на такси, но у меня с собой недостаточно денег…

– Хорошо, что ты в порядке! – говорит Марджори, а потом открываются двери и начинают заходить люди из самолета.

Она высматривает Карен, а я смотрю на нее. Карен оказывается женщиной в возрасте, с седыми волосами. Вскоре мы уже выходим из аэропорта и везем Карен домой. Я тихо сижу на заднем сиденье и слушаю, как Марджори с Карен разговаривают. Их голоса журчат, словно быстрая горная река. Я не могу уследить за беседой. Слишком быстро, и мне незнакомы места и люди, о которых они говорят. Впрочем, я не возражаю: я могу смотреть на Марджори, и мне не приходится поддерживать разговор.

Когда приезжаем к дому Тома и Люсии, где я оставил машину, Дона уже нет, а последние фехтовальщики складывают снаряжение в машину. Я помню, что не убрал клинки и маску, поэтому иду во двор, но Том говорит, что уже их занес; не хотел оставлять на ночь.

Прощаюсь с Томом, Люсией и Марджори и еду домой в быстро наступающей темноте.

III

Когда я возвращаюсь домой, в мессенджере мигает сообщение. Это Ларс, он так просит выйти в интернет. Уже поздно. Я не хочу завтра проспать и опоздать на работу. Но Ларс знает, что я по средам фехтую, и обычно не пишет мне в этот день. Должно быть, что-то важное.

Авторизуюсь и открываю сообщение. Он прислал статью из журнала, исследование по лечению синдромов аутизма у взрослых приматов. Я читаю с бьющимся сердцем. Давно известно, что в младенчестве аутизм лечится на генетическом уровне и у маленьких детей нарушенные мозговые функции во многом корректируются, но меня лечить уже поздно – во всяком случае, мне так говорили. Если верить статье – не поздно. Это следует из последней фразы, где автор предполагает, что результаты его исследования, возможно, применимы и к людям, и намеревается продолжить работу в данном направлении.

Пока я читаю, на экране появляются новые уведомления. Письмо из местного сообщества аутистов. Сообщение от Кэмерона и от Дейла. Значит, они тоже узнали. Решаю пока не отвлекаться на сообщения и продолжить чтение. Хотя статья о том, как устроен мозг аутиста, – не моя область и я не совсем понимаю, как именно работает лечение. Авторы часто ссылаются на другие источники, где процедура подробно расписана. Эти источники мне недоступны – по крайней мере, в данный момент. Я не знаю о методе «Хо и Делгрейша». Многие слова мне незнакомы, и в словаре их нет.

Когда я смотрю на часы, уже начало первого. Срочно в постель. Пора спать. Выключаю компьютер, завожу будильник, ложусь. Мне представляется, как безуспешно гонятся за тьмой фотоны света.

На следующее утро мы стоим в коридоре, избегая смотреть друг другу в глаза. Все уже в курсе.

– По-моему, ерунда, – говорит Линда. – Не может быть, чтобы сработало!

– Но если сработает, – возражает Кэмерон, – если сработает, мы станем нормальными!

– Я не хочу, – говорит Линда. – Я это я. Я довольна жизнью.

Довольной она не выглядит. Вид у Линды суровый и непреклонный.

– Я тоже, – говорит Дейл. – Подумаешь, сработало на обезьянах… Они же не люди, они устроены гораздо примитивней, чем мы. Обезьяны не умеют разговаривать. – Веко у Дейла дергается сильнее обычного.

– Мы уже общаемся гораздо лучше обезьян, – добавляет Линда.

Когда мы одни, без посторонних, нам легче всего разговаривать. Мы шутим, что нормальные люди излучают биополе, которое снижает наши способности. Это, конечно, неправда, и мы не рассказываем о нашей шутке другим, чтобы нас не сочли параноиками. Они подумают, что мы сумасшедшие – в плохом смысле, – они не поймут. Когда мы не понимаем шуток, это потому, что мы все воспринимаем буквально, но о них этого сказать нельзя.

– Было бы хорошо не ходить к психиатру каждый квартал, – говорит Кэмерон.

«Мне не пришлось бы посещать доктора Форнам», – думаю я. Если бы мне не надо было видеть доктора Форнам, я был бы гораздо счастливее. Была бы она счастливей, если бы ей не приходилось видеть меня?

– Лу, а ты как думаешь? – спрашивает Линда. – Ты ведь и так частично живешь в их мире.

Это можно сказать обо всех нас, потому что мы работаем здесь и живем самостоятельно. Однако Линда не любит проводить время с людьми, у которых нет аутизма, и считает, что мне не стоит водить дружбу с Томом и Люсией или прихожанами в церкви. Узнай она о моем отношении к Марджори, наверняка начала бы ругаться.

– Я с ними лажу… не понимаю, что в этом плохого! – Мой голос звучит резче, чем обычно, – так, к сожалению, случается, когда я расстроен.

Я не сержусь, не хочу говорить сердито.

– Вот видишь? – Линда смотрит на Кэмерона, а тот отводит глаза.

– Пора за работу, – говорю я, иду в кабинет, включаю маленький вентилятор и смотрю на отблески света. Хорошо бы попрыгать, но я не хочу идти в зал – вдруг зайдет мистер Крэншоу. Меня будто сжимает тисками. Трудно сосредоточиться на задаче, которую я сейчас решаю.

Интересно, каково это – быть нормальным. Я перестал гадать после окончания школы. С тех пор гнал эти мысли прочь. Но сейчас… каково не волноваться, что тебя сочтут сумасшедшим, когда ты заикаешься или вовсе не можешь ответить и вместо этого пишешь в блокноте? Каково не носить записку в кармане? Знать, что зрение