Евгений Лукин - Приблудные Страница 11

— А ч-черт… — Сергей Арсентьевич подхватил полузабытого знакомого под ручку, попытался в двух словах передать суть дела и почти сразу же был прерван.

— Погоди, старик, — озадаченно молвил Оборышев, высвобождая локоть. — Этот сюжет прошел вчера… В новостях.

— Как прошел?!

— Знаешь, очень неплохо. Можно даже сказать, симпатично… Дама там одна была, дачница, из потерпевших… — Умолк, моргнул. — Погоди-погоди… То-то я смотрю, фамилия знакомая — Мурыгина… Родственница, что ли?

— Жена, — глухо сказал Сергей Арсентьевич. — Бывшая…

— Во-от оно что… — протянул Мстиша, соображая.

На кургане, где возвышалась телебашня, было, как водится, ветрено. Сигаретный дым буквально выхватывало изо рта. Головные уборы норовили уйти в свободный полет.

— И что она там наплела? — спросил сквозь зубы Мурыгин, придерживая козырек кожаной кепки. — Паранормальщину всякую?

— Да нет… — Оборышев пожал свободным от кофра плечом. — Больше на справедливость нажимала, на бездействие властей… А паранормальщину плел экстрасенс… Все, как положено.

— Это которому ногу подшибло?

— Ну да… Был еще забавный такой мужичок… Председатель дачного товарищества, кажется…

— Тарах?! Быть-мыть? И он тоже?.. — Мурыгин задыхался от злобы.

— Кстати, колоритно смотрелся… Так что прости, старик, но с сенсацией своей ты припоздал.

— Думаешь, все на этом закончилось?

— Думаю, да, — невозмутимо отозвался мудрый Мстиша Оборышев. — Жизнь-то убыстряется: что ни день, то новость… Подумаешь, поселок исчез! Тут мосты исчезают, каналы со шлюзами… О людях я уж не говорю. Мэр вон под суд загремел! Недели еще не прошло, а кто о нем помнит? Нигде ни слова, будто и не было его…

Что-то заурчало, решетчатые ворота раздвинулись, на потрескавшийся асфальт выкатился телевизионный микроавтобус. Оборышев извинился, отправил окурок в урну и отбыл, оставив Мурыгина в состоянии столбняка.

Как говаривал в студенческие годы Костик Стоеростин: «Меня обворовали еще до моего рождения».

День не сложился. Наполеоновские планы Мурыгина разлетались в дым, не успев соприкоснуться с действительностью. Наиболее грандиозный, а стало быть, наиболее безумный прожект был связан, помнится, с получением крупной ссуды (уже фантастика!) и последующим приобретением за бесценок всей пострадавшей территории «Орошенца»… За каким, интересно, лешим? Предъявить тому, кто поселился на пустыре, свидетельство на собственность?

В подавленном настроении Сергей Арсентьевич купил на вечер кое-какие продукты и пустился в обратный путь. Пробирала тревога, одолевали недобрые предчувствия: вот, скажем, приедет он, а там уже и впрямь все обнесено тремя рядами колючей проволоки…

Предчувствия обманули. Дамба и грунтовка изрыты траками, овражек пуст, нигде ни единой пятнистой робы, ни единого морковного берета. Дачников тоже не видать. Одна живая душа на всю округу — Костик Стоеростин, умывающийся возле бетонного колодца. Стоящая рядом с ведром колба жидкого мыла, заимствованная из мурыгинского несессера, опустела на четверть.

— Ты хоть… поэкономнее, что ли… — расстроенно заметил Сергей Арсентьевич. — Знаешь, сколько оно сейчас стоит? При наших финансах…

Костик поднял раскрасневшееся мокрое лицо, проморгался.

— Что это на тебя чистоплотность нашла? — упрекнул Мурыгин. — Самоходку, я гляжу, вытащили?

— Амфибию, — безрадостно поправил Костик.

— Ну, амфибию…

Выждал, пока Стоеростин соберет в пластиковый пакет умывальные причиндалы и смоет следы жидкого мыла с досок. Пошли к палатке.

— Представляешь, что эта сука сделала?.. — сдавленно начал Мурыгин.

— Какая?

— Раиса Леонидовна, естественно!.. Какие еще суки бывают?.. На телевидение вылезла… На день опередила! Даже здесь! Ты прикинь! Даже здесь… Сейчас, погоди, успокоюсь — подробнее расскажу…

Успокоился — и совсем уже было собрался приступить к подробному рассказу, но тут Костик повел себя крайне странно. Совершил резкий нырок, словно уворачиваясь от чего-то, отбежал на несколько шагов, обернулся, сжал кулаки.

— Пошел вон!.. — каким-то вибрирующим, на диво неприятным голосом исторг он в пространство. — Даже не прикасайся! Пошел вон, я сказал!..

— Ты… кому?.. — еле выговорил Мурыгин.

— Ему! — бросил вне себя Костик и, с омерзением передернув плечами, вернулся на поросшую травкой дорогу.

— Что у вас тут произошла?

— А!.. — Костик махнул рукой.

Сергей Арсентьевич ошарашенно оглянулся на обезлюдевшее заовражье.

— Не со спасателями что-нибудь, надеюсь?..

— Нет…

Окончательно сбитый с толку Мурыгин последовал за рассерженным Стоеростиным. На пне творилось нечто феерическое. Наросты, короновавшие спил, стали заметно выше, крупнее, вычурнее и, что самое удивительное, приняли разные цвета. Казалось, яркие пятна зазывно помигивают. Обман зрения, скорее всего.

— Ага… — злорадно проскрипел Костик. — Подлизывайся, подлизывайся теперь… — Присел на травянистый бугорок, обернулся к Мурыгину, добавил сварливо: — Имей в виду, он не только гладит, он еще, оказывается, за шкирку берет…

— За шкирку?..

— Ну не совсем за шкирку… Поперек туловища… Дрессировщик хренов!

— Даже так?.. — осунувшись, пробормотал Мурыгин. Попытался представить, содрогнулся. — Слушай, — сказал он, присаживаясь рядом, — может, нам, пока не стемнело, в город вернуться?.. Давай решать.

Стоеростин не ответил. Ладно, пусть подумает. Тем более что и сам Мурыгин сильно сомневался в разумности своего предложения. Ну, допустим, вернутся… А дальше куда?

— Ну все… все… — расслабленно произнес Костик. — Помирились, отстань…

Сергей Арсентьевич неприязненно покосился на товарища. Стоеростин сидел с умиротворенно прикрытыми веками и блаженной улыбкой на устах. Потом за компанию погладили и Мурыгина.

С прискорбием надо признать, что принципиальностью Костик не отличался никогда. Упрямство — да, упрямство твердокаменное! А вот принципиальности ни на грош. Если ссорился с кем, то ненадолго, и, кстати, окружающие пользовались этим вовсю. Сколько раз внушал ему Сергей Арсентьевич: будь тверже, умей себя поставить! Это в советские времена страна была большой богадельней, а теперь с тобой никто нянчиться не будет. Демократия юрского периода! Сожрут и не подавятся. Оглянуться не успеешь — окажешься без денег, без дома…

Не внял добрым советам — так в итоге и приключилось.

— Слушай!.. — не вынес Мурыгин. — Но это унизительно в конце концов — за шкирку! Ты еще мяукать начни, с бантиком на веревочке начни играть… А как же, прости за напыщенность, человеческое достоинство?