Андрей Дмитрук - Ночь молодого месяца (сборник) Страница 11

Служба евгеники

Главным достоянием Танюши Межуевой, как, впрочем, и главным ее беспокойством, была хлесткая, обжигающая красота лица и тела.

Неожиданно эффектная среди всей своей неказистой родни, имела Танюша сильные ноги с тонкой лодыжкой и изящной ступней, прекрасно вылепленные плечи и твердую вздернутую грудь. Вообще, вся она была твердая, свежая, как яблоко на морозе, с крепкими ровными зубами в разрезе крупных детских губ, с круглым нежным лицом…

Шестнадцати лет от роду до того привыкла Танюша к назойливым восторгам мужчин, что на улице смотрела только под ноги, глаз своих зеленых и чуть раскосых никому не показывая, потому что посмотреть — значило позвать. Шла с хмурым видом, сутулясь, хотя сила и юность так и рвались наружу, превращая Танину походку в нервный летящий танец.

Она не понимала тогда, насколько ей необходимо, это силовое поле мужского внимания, пока однажды зимой, в отсутствие матери, не вызвали ее срочно к отцу, приходившему в себя после тяжелой хирургической операции. Обмотав голову теплым платком, ненакрашенная, с распухшими глазами, долго ехала Таня в троллейбусе — и никто на нее ни разу не оглянулся. Было неуютно и стыдно, как голой.

Училась она в десятом классе. Отец весной умер, мать поставила перед Таней ультиматум: или замуж, или зарабатывать деньги. Осознав свою силу, захотела Танюша ехать в Москву — пробиваться на киноактерский, но мать сумела застращать ужасами богемной жизни. Пошла учиться на официантку. Мать, ревизор городского общепита, нажала какие следует кнопки, и стала Таня работать в хорошем ресторане при гостинице «Интурист». Была сначала белой вороной среди тертых ресторанных баб, дичилась, подвергалась насмешкам — потом привыкла. Стала покрикивать на посетителей, навязывать им самые дорогие блюда, пьяненьких нечувствительно обсчитывать, а со свадеб да банкетов уносить по полной сумке «остатков».

Вечером девятнадцатого ноября смешались в нехитрой Таниной душе раздражение и радость. Раздражение накопилось потому, что вчера двое вежливых и хорошо одетых парней сбежали, не уплатив по счету, — пришлось «заложить в план» собственные двенадцать рублей, — а сегодня с начала смены за четыре ее столика валом валил серенький командированный, стыдливо заказывая селедку иваси с луком, сорокакопеечный шницель и бутылку пива. Радость же принесла в белой картонной коробке буфетчица Юля. Воплощенная мечта: черные английские туфли — перепоночки, высоченный каблук. Таня как надела их, так и не захотела снимать, бегала по залу на онемевших ногах и нет-нет да любовалась где-нибудь в углу, согнув ступню набок. Только когда за столиками начали высказываться более чем откровенно и весельчак-майор из пожарной охраны в третий раз погладил ее выше колена, подумала Таня, что туфли, вероятно, лучше сменить на привычные растоптанные босоножки.

Эта радость, явная, была прочно связана с другой, тайной, радостью — сегодняшним приездом Валерия Крохина, Валерочки, водителя-дальнобойщика, двадцатитрехлетнего увальня с белыми ресницами, силача и добряка, которым Таня управляла с ловкостью опытного диктатора. Удачно, что туфли появились именно сегодня: встречая возлюбленную после многодневной разлуки, Валерий будет ослеплен красотой Таниных ног и лучше поймет, каким сокровищем он владеет. А она, дав собой как следует повосхищаться, сошлется на усталость и к Валерочке не поедет… или поедет, но после долгих уговоров.

Такими сладкими и беспокойными мыслями была занята Танина голова, когда вдруг очутился перед ней за столиком коренастый лысеющий мужичок с хриплым дыханием и большими красными кистями рук. «Местный», — сразу решила Таня, углядев его клетчатый гэдээровский пиджак, каковыми был нынче набит главный одежный магазин. Но в светлых, невинных глазах мужичка, в том, как застенчиво он поздоровался, содержалось прямое указание на селедку, пиво и шницель. Поэтому Танюша, столь грубо возвращенная к своим финансовым неурядицам, даже не подала меню, а затараторила нудным голосом:

— На первое — суп харчо, бульон куриный. На второе — цыплята табака, бастурма, котлеты «интурист», осетрина фри…

«Вот тебе шницель», — разглядывая майоликовое блюдо на колонке и небрежно постукивая карандашом по блокноту, ждала сакраментального вопроса о холодных закусках, чтобы окончательно добить клиента трехрублевым рыбным ассорти.

— И голос у вас тоже красивый, звучный! — мягко сказал мужичок, поднимая глаза, ставшие вдруг невыносимо пронзительными. Совсем другое существо глянуло через глазницы из рыхлого и неуклюжего тела в клетчатом пиджаке и сорочке с перекрученным шелковым галстуком.

Испугалась Таня и ничего не смогла ответить, да и отвечать было поздно, поскольку разом стихли вопли оркестра, оравшего в адрес пожилого контрабасиста:

Дя-адя Ваня, хороший и пригожий,Дя-адя Ваня, всех юношей моложе…

И говор людей, пытавшихся перекричать оркестр, и звон посуды тоже пропали. В свалившейся чудовищной тишине цепко, испытующе глядел странный гость, положив руку на пустую тарелку.

Внезапно поняла Татьяна из этого простого жеста, что мужичок никогда в жизни с тарелки не ел. И сразу все начало становиться понятным, несмотря на исчезновение зала и серовато-белое сияние, окружавшее теперь Таню, гостя за столом и сам столик с тремя пустыми стульями (двое ребят и девушка, сидевшие до прихода мужичка, как раз пошли танцевать).

Его глаза потеплели и улыбнулись.

— Я рад, что вы так сообразительны. Садитесь.

Таня села. Пол чувствовался под стулом и ногами, но был невидим; нежно сиял туман под английскими туфельками.

— Вы… марсианин, да? — робко спросила Таня, ободренная его улыбкой — пожалуй, слишком тонкой и мудрой улыбкой для забубенной физиономии пятидесятилетнего выпивохи-склеротика.

— Ну-у, у вас даже в газетах пишут, что Марс — планета практически мертвая!

Тане стало неловко перед гостем. Она поднатужилась умишком, переворошила небогатый свой запас научной фантастики, прочитанный в основном в шестом классе, и выпалила:

— А может, вы там в подземных городах живете?

«Господи, дура же я: на Марсе — и подземные! А как надо сказать? Подмарсиан… Подмарсовые? Нет, подпочвенные, что ли!»

— Нету там никаких городов, — терпеливо разъяснил мужичок. — И моя родина значительно дальше от Земли, чем Марс. Другая звезда, одним словом.

Разговор получался до жути увлекательный и пока что совсем не страшный; Таня вообразила, как она теперь прославится по всей Земле, приободрилась и даже пококетничала, опершись локтем о край стола, положив подбородок на пальцы и лукаво глядя из-под опущенных ресниц. Любой земной мужчина уже сообразил бы, что удостоен Танюшиного внимания, и непременно распустил бы хвост, но этот только усмехнулся устало и снисходительно, словно нелепой детской выходке.