Лев Успенский - Эн-два-0 плюс Икс дважды Страница 11

Всё было, как заведено, как каждый год. Ничто не менялось...

Было у Лизаветочкиных именин одно негласное преимущество: в эти недели между пасхой и вознесеньем полагалось _христосоваться_, "приветствуя друг друга _троекратным_ лобзанием". "Не понимаю, почему только троекратным?" удивлялась Раичка. Вот и христосовались, иные по забывчивости дважды и трижды.

Почтальоны несли телеграммы. Кому-то уже облили платье белками: "Химики, что нужно делать? Белки!"

Один мазурек сел, другой стал пригорать. И химики и чистые технологи рванулись было туда, но Федосья Марковна была на страже: "Ахти матушки, Георгиевна, не стольки оны помогать, скольки к миндалю-изюму соваться..."

Один только Венцеслао хранил величественное спокойствие. Конечно, и у него были свои заботы: перед зеркалом со страшным лицом он с полчаса вдевал запонку в крахмальный воротник, пока хозяйка дома, махнув рукой на приличия, не пришла к нему на помощь.

Часов в девять наконец все сели за стол...

Ну, с классиками соперничать не стану: всё и теперь происходит, как тогда. Бутылки веселили цветными бликами. Рюмки позванивали. Ольга Стаклэ, будущий агроном, пила водку, как хороший гусар, к восхищению генерала Тузова. Колоратурная Раичка умоляла соседей: "Не спаивайте меня, я за себя не ручаюсь..." Я же исподтишка поглядывал на баккалауро.

Он с достоинством восседал рядом с Анной Георгиевной. Черная борода его казалась еще чернее рядом с манишкой, рукавчиками, белоснежной скатертью... Он, безусловно, был достойным Валтасаром этого пира, и я сам себе удивлялся: как это мы до сих пор не уразу мели, что перед нами - не такой, как все, человек? Кто именно Не знаю: может быть, капитан Немо, он же принц Даккар, благородный индиец... А на худой конец тот полуиндус, мистер Формалин, который превратил в жирный аэростат мистера Пайкрофта в смешном рассказе Уэллса...

Мистер Формалин, однако, вел себя сегодня очень мило. Он посветски ухаживал за соседками, хвалил кушанья, перебрасывался свободными репликами со старшими, так же, как и со своими ровесниками... Да шут его знает: у него как-то не было точного возраста... Чей он был ровесник?

Он вызвал сенсацию, случайно вынув из кармана крошечную книжку "Фиоретти" - прославленные "Цветочки", сборник лирикорелигиозных излияний святого Франциска Ассизского. Книжку заметили. Он, не ломаясь, прочел несколько строк по-итальянски. "Я всегда ношу ее с собой..." А кто поручится: вполне возможно - и впрямь носил... Но в то же время он не терял из виду и ту цель, которую перед собой поставил.

Когда после первых здравиц наступил обычный и обязательный период общего молчанья, он нашел возможность заговорить негромко со своими дамами справа и слева, - слева, поглядывая в двери и распоряжаясь взорами, восседала Анна Георгиевна. Это было недалеко от меня, и я прислушался.

- Именины Лизаветы Илларионовны, - вкрадчиво ворковал баккалауро, останутся мне памятны и по личной причине. Дело в том, что сегодня я и сам как бы именинник... Да вот, работу одну закончил, и еще какую! А представьте себе - мне удалось сделать одно чрезвычайное открытие... Когда оно будет реализовано, оно вызовет чрезвычайные последствия и в наших понятиях, да, возможно, и в течение жизни человечества... Но, простите: сейчас неловко входить в подробности, вот потом Павлик...

Он действовал с тончайшим психологическим расчетом, Шишкин. Шли самые первые годы еще не определившегося нового этапа во взаимоотношениях между наукой и жизнью. Наука, как Илейко Муромец, просидев свои тридцать лет и три года на печи, начала покряхтывать и примериваться, как бы ей сойти в красный угол человеческой горницы... Людей со дня на день живее и острее начинало занимать всё, исходившее из лабораторий ученых и из мастерских техников... Общество начинало всё пристальней посматривать на ученого, с уд ивлением замечая, что чудес-то, наслаждений-то, восторгов приходится ждать скорее от него, чем от старых корифеев - писателей, поэтов, музыкантов...

Раньше черт знает какие приключения происходили со всякими международными авантюристами, с Казановами всякими, с искателями кладов, с масонами, волшебниками, гипнотизерами... А теперь вниманием овладевали совсем другие персонажи: Томас Эдисон, придумавший фонограф, молодой итальянский аристократ, теннисист и щеголь, Гульельмо Маркони, сумевший вырвать патент у бескорыстного, как все русские профессора, Попова, изобретателя "беспроволочного телеграфа". Люди, еще вчера казавшиеся скучными педантами, грубыми мастеровыми - чудаки с перхотью на плечах, с дурными манерами и пустыми кошельками, - вдруг начали выходить в герои дня. Дамы - они всегда первыми реагируют на сдвиги общественного сознания. Что больше всего привлекает женщин? Сила, мощь, власть... Не всё ли равно власть чего? Сила оружия или сила таинственных лучей?

А тут еще и особый раздражитель: "Павлик объяснит..." Как Павлик? Почему раньше Павлику? А почему не прямо мне?

Очень хитро пометал свои сети в воду этот баккалауро!

Анна Георгиевна и Раичка, хотели они того или не хотели, сделали всё от них зависящее, чтобы привлечь к сидевшему меж них Шишкину максимум внимания. Он же был не из смущающихся. Я на несколько минут отвлекся от него, чтобы шепнуть два-три слова Лизаветочке, и когда снова повернулся в сторону Анны Георгиевны, он уже как бы читал лекцию окружающим. Вдохновенную лекцию: "Я и эндвао..."

Но теперь получалось, что им изобретено что-то вроде алхимического эликсира жизни... Правда, он еще не овладел искусством закреплять на длительный срок действие своего снадобья, но одно ясно: тот, кто вкусил его, испытывает блаженство, трудно поддающееся описанию... Усталости, печали, любого недовольства и боли, физической и душевной, - как не бывало!.. Вы знаете, что называется эвфорией, сударыня? Эвфория - это чувство абсолютного довольства жизнью... Люди пожилые (дядя Костя Тузов приложил руку к уху) о щущают прилив молодой энергии, юноши становятся вдвое, втрое, может быть вдесятеро, крепче, выносливей, энергичней, деятельней... Сказка? Нет, это еще не сказка... Сказка началась бы в том случае, если бы удалось провести, так сказать, всечеловеческую ингаляцию моего газа... Ввести его как бы в постоянный дыхательный рацион жителей земли...

Я не пророк, но подумайте сами: ведь мир может стать иным - терпимым, оптимистичным, доброжелательным, правдивым, прогрессивно мыслящим...

В ахиллесову пяту общества он пустил вторую стрелу. "Прогресс!" - было лозунгом и успокоением тогдашнего либерализма. Его алкоголем и его хлороформом. Его опиумом! Прогресс, а не революция, улучшение мира не в крови и борьбе, а вот так, как он говорит: вдыханием газа, принятием таблеток гераклеофорбии,- "Пищи богов" Уэллса, - посредством таинственного облучения эманацией его чудодейственных комет... Что могло бы быть вожделеннее, о чем еще можно было мечтать? К этому звали Уэллсы, на это надеялись философы-интуитивисты...