Алексей Павловский - Опыты Страница 11

— Нет, — говорю я своим товарищам, — так нельзя.

Встаю, сую ноги в тапки и иду куда-то, а они провожают меня деревянными глазками. И уже на полпути туда понимаю, что приснилось всё это, скорее всего, из-за неутолённой малой нужды, а посему иду я, видимо, в туалет.

Всё оказалось в точности так. Уже через минуту я стоял в ванной комнате и, глядя в зеркало, оттягивал кожу на лице. Ванная, зеркало и лицо требовали влажной уборки. Я сделал судорожное усилие взбодриться, и дверной звонок застал меня уже за вялым жеванием зубной щётки.

Я смутно удивился проходимости домофона, — обычно гости сначала по нему звонили, — и пошёл открывать. Выйдя в коридор, я осведомился:

— В-в-ву? — И вынул щётку изо рта.

— Колюня! — Издевательски донеслось из-за двери. И неприятно бодро для девяти утра. Впрочем, Колюня — это всегда издевательски и бодро.

Вошёл цинично сияющий Колюня с вечным синим рюкзачком: нашлёпка «Danone», а повыше — расхристанный ангел с надписью «Led Zeppelin». Видимо, опять прогулял школу.

Я протянул ему в знак приветствия зубную щётку. Колюня потряс кудрями и весело заявил:

— Ельцин умер!

Я широко улыбнулся зубной пастой и сказал:

— Колюня, девять утра!

Он принял серьёзный уважительный вид:

— Ну, ты сказал, что к тебе можно… Кстати, десять… А я тебе хлеба к чаю принёс.

— Да можно, можно! А сахару ты не принёс? Мы вчера с Рустом всё сожрали.

— Ну, ты сказал бы, я бы из дому притащил.

— Когда бы я тебе сказал?!

— Ну ладно, я сбегаю, у меня деньги есть. — Колюня вновь воссиял. — А чай есть?

— Нету. — Колюня умел грамотно поставить вопрос, недаром сын историка. Про мой холодильник Руст сказал, что там таракан повесился — в том смысле, что пусто. Когда я закрывал за Колюней дверь, он обернулся и сказал:

— А Ельцин правда умер. Лёх, ты что, не веришь?

— А как же! Умер, умер! Сюда, в этот магазин, который внизу в пристройке.

Я запер дверь и вернулся в ванную.

— Ельцин умер. — Уведомил я рожу в зеркале. Я-то знал цену Колюниным сообщениям. Последние полгода наша с ним главная новость состояла в том, что Том Петти жив. За вечер мы успевали раз десять удивить друг друга этим отрадным фактом, чем слегка смущали непосвящённых собеседников. В комнате заверещал, спохватившись, будильник. Я втоптал его в грязь и поставил чайник.

Потом мы сидели на кухне за чаем, и я грыз суховатый французский батон совершенно целлюлозных свойств. За окном светило предзимнее солнышко, в форточку уползали слежавшиеся пласты вчерашнего табачного дыма. Играл «Вертоград». Колюня вертел лёгкий британски необязательный разговор для five oclock tea, но с лёгкой остренькой шизинкой. Что-то об «Артели» и «Авантюристах», звал в клуб «Бедные Люди», изредка прибавляя звук магнитофона в излюбленных местах. Подо всё это муляж батона шёл просто на «ура». Утро перестало быть хмурым. Я притащил из комнаты заначку «Союз-Аполлона», и мы закурили. Шерлок Холмс хранил трубочный табак в турецкой туфле, я же, с поправкой на широту и долготу — «Союз-Аполлон» в лапте. Так сложилось.

Кстати, у Холмса была отвратительнейшая привычка: все недокуренные трубки выбивать на подоконник, а полученный таким образом сиваш смешивать и выкуривать за завтраком. Всю мерзость подобного обыкновения я понял лишь когда сам начал курить трубку. Воистину, Доктор Ватсон был святым человеком с ангельским терпением. Я бы убил.

— Кстати, Ельцин действительно умер. Лёх, я не шучу.

— Да я знаю, знаю, Колюнь…

— Да правда! Я сегодня в новостях видел! Обсудил всё с советниками, оставил Чубайса вместо себя, их ещё показывали в Овальном кабинете, как там ему Ельцин наставления даёт, а потом утопился где-то в Барвихе. В знак протеста. Би-Би-Си права на трансляцию купило.

— Ну да!

— Не веришь? — Колюня, как обычно, чёртиком прыгал на диване. — А давай телик включим, там уже полчаса как передача идёт. В десять как раз началась.

Я изогнул бровь и стал думать. Чёрт те что. Конечно, Колюня со своим юмором известен мне уже давно. За окном пролетел вертолёт.

Но с другой стороны… Солнце зашло за тучку, машины шумели на окружной. Вчерашний табачный дух уже почти выветрился, по ногам тянуло.

Идиотом я выглядеть не боялся — я и так им выглядел, при любом раскладе. Поэтому я просто встал со стула и, закрыв форточку, включил телевизор.

На экране появился строгий диктор в чёрном костюме и серьёзно произнес какие-то заключительные дежурные фразы длинной, по видимости, речи. Его место занял привычный Церетелиево-мещанский декор Овального кабинета, призванный напоминать собой времена Александра Третьего, а зелёными долларовыми тонами — Американский Капитолий. В роскоши действительно утопали крупногабаритный Ельцин и уважительно маленький рыжий Чубайс. Почувствовав себя тупым филином, я часто заморгал и счёл за благо закурить. Сияющий Колюня глядел в телевизор.

Президент значительным медленным движением руки рубил воздух над столешницей и неторопливо, весомо негодовал. До меня доходили лишь некоторые аспекты его возмущения:

— Это абсолютно недопустимо… Потому что это неуважение… Я гарант, и всякие поползновения… Мы не можем, понимаешь, оставить это без ответа, и в сложившейся ситуации это будет наилучшим выходом… И пусть они не думают, что это так просто сойдёт им с рук! Я просто обязан сделать этот шаг в знак протеста! Я решительным образом протестую!

Жмущие друг другу руки Ельцин и Чубайс наплывом сменились вполне среднерусским пейзажем с логотипом Би-Би-Си в уголке. Деревенская улица с берёзками на заднем плане упиралась в реку, оканчиваясь широкими дряхлыми мостками, метров на десять уходящими в воду, в самый центр чёрной заводи, подёрнутой по краям первым ледком. По тёмной воде плыли жёлтые листья, кружились в неторопливых водоворотах. В ярко-синем небе висела пара декоративно-белоснежных облачков. В бездонной лазури.

Камера воспарила ввысь, видимо, на кране, и дала панораму. Половина деревенских изб были загорожены обширным рекламным щитом Кока-Колы с ожиревшим пьющим Солнцем. Посередине улицы красными плюшевыми колбасами на золочёных столбиках был выгорожен широкий, устланный ковровой дорожкой проход, одним концом ведший на мостки, а другим — за границы кадра. За ограждением слитными кучками стояли торжественно подтянутые советники и приближённые, послы — некоторые в парадных дипломатических мундирах с чёрной ленточкой на рукаве. Тут же случайно прогуливались какие-то квадратные люди в чёрных костюмах и тоже с непокрытыми головами — явные охранники. Такие же люди невзначай выглядывали из окошек изб вперемешку с заинтересованными бабуськами в платочках — аборигенками. Непрезентабельных пьющих аборигенов, видимо, временно изолировали — в эстетических целях.