Александр Фролов - Хроника глобального бреда Страница 11

Ползли по лестницам, этажам, заползали в комнаты. И стреляли, стреляли в чужих и своих, сходя с ума и не разбирая в темноте, куда палят, пока не в кого стало стрелять! По этажам с дикими стонами ползали раненые — их покидали последние силы. Скоро все они окоченели.

Галстян, пробравшийся в ходе боя в подвал, забился в какую-то комнату, лежал там и трясся от озноба: пуля ударила ему сзади в правое бедро. Горячая кровь текла по штанам на пол и в валенки.

Превозмогая немощь, он достал перевязочный пакет и намотал весь бинт на ногу, не видя, попадает ли на рану. Обессиленный, впал в забытье.

Очнулся от холода, не помня, долго или нет, лежал без сознания. В комнате было намного теплее, чем на улице, но его сильно знобило.

Весь содрогаясь, в полной темноте, шарил руками по сторонам, собирал щепки, разное дерево, бумагу; негнущимися от холода пальцами достал спички, развел огонек, стал греться у него. Дым из комнаты хорошо вытягивало в маленькое окошечко у потолка, удушья не было. Набрав немного тепла, огляделся в свете костерка: вокруг столы и стулья, в углу раскрытый сейф со стопками бумаг, по стенам какие-то полки.

С огромным усилием поднялся. Раненая нога не болела, но сильно занемела; опираясь на нее как на деревяшку, враскоряку подошел к стульям, стал ломать их. Стульев, на его счастье, было много: вдоль стены они стояли целым рядом, один на другом. В сейфе набрал бумаги, рядом с ним заметил лист железа, прислоненный к стене; старый костер затушил, новый развел уже на этом листе, решив, что так будет лучше.

Скрутив из бумаги факел, пошел по коридору наверх — там все были мертвые. Содрав с них несколько бушлатов, вернулся в свою комнату. Оделся теплее, постелил бушлаты на пол, прилег у огня и стал умирать.

Еды все равно не было — только огонь; он понимал, что, обессилев окончательно, перестанет поддерживать его и просто замерзнет. Поэтому лежал, уже ни к чему не стремясь и ни о чем не думая. Думать было незачем: жизнь кончилась, он уже сам хотел умереть.

Но смерть не шла — организм боролся за свое существование, противясь воле хозяина. Тогда он уснул. Спал, просыпался, подбрасывал дрова в огонь, опять спал. Знал, что организм он обманет: все равно умрет!

…На четвертый день пришли русские.

5

Павел, так же как и Орлов перед ним, первые дни спал, ел, снова спал. И так же — на четвертый день — оправился, наконец, стал разговаривать. Говорил по-русски уже на удивление легко, почти без акцента; сказались высшее образование и работа, связанная с общением.

Очень худой, изголодавшийся, ел он с завидным аппетитом, и все время деликатно благодарил Леху, уже не проявлявшего к нему неприязни и отпускавшего рацион без лишней скупости. И не подумаешь, что сам хотел недавно пристрелить несчастного!..

Хорьков любил, оказывается, кашеварить. Вместо голой тушенки и перловой каши из банок готовил теперь горячие супчики, от рассольника до харчо, или просто из консервированной курицы и вермишели. Овощей было достаточно — стеклянные банки лопнули на морозе, но очистив их содержимое, все равно пускали его в дело.

Сильно не хватало им цельной картошки и хлеба, да обходились как-то картофельным порошком и сухарями. Вместо чая Лешка частенько варил кисель из брикетов или готовил какао и кофе с сухим молоком.

После долгой голодухи такое меню было просто райским!.. Мусе доставалась своя доля тушенки, курицы или рыбки из банок.

В общем, жили сытно: продуктов было много.

— Как не хватает кому-то сейчас таких разносолов! — думал иногда Орлов. — Хоть нас спасли этим складом «заботливые» эмчеэсовцы; иначе зачем они все это сюда собирали, как не для спасения людей? Мы тут мародерами не являемся!

Никто из троих не знал, сколько придется здесь пробыть — когда очистится небо, давая дорогу теплу и свету. Пока что надо было жить здесь и о лишнем не думать: дальше видно будет, как и что!

Раны Павла рубцевались хорошо; организм его оживился теперь, получив необходимые пищу и лечение. Сначала больной ходил оправиться, опираясь на кого-либо, затем с найденным в медскладе костылем, а вскоре — и вовсе на своих ногах. Попади случайная пуля в кость, быть бы ему сейчас на том свете!..

Время долгих разговоров еще не пришло: отходя понемногу от прошлого напряжения, больше молчали, чем говорили. Каждый вспоминал свое.

Александр, мысленно оглядываясь назад, удивлялся тому, что вообще остался жив. Наверное, судьба бережет! За все время отступления он не получил ни одного ранения: там ногу подвернул, там руку ушиб, здесь вон — на задницу шлепнулся, и больше ничего. Зато сколько ребят пришлось похоронить! Их могилы остались по всему, такому долгому и тяжкому, пути отступления.

А наступать обратно не придется. Это после стольких-то жертв!.. Незачем наступать: уже нет врагов, нет их государств и армий. Куда и для чего наступать?

Какая же странная это была война!.. И как хорошо, что она все-таки кончилась.

Победителей нет, побежденных нет — награждать некого и не за что.

Орлов помнил почти всех раненых. Сначала их эвакуировали в тыл, но когда началось поспешное бегство, и тылы куда-то подевались, помочь им мог уже только он.

Был у них врач отряда, да случилось глупое и непредсказуемое: еще по пути к фронту сманила этого ловеласа какая-то смазливая бабенка. Впереди пахло «жареным», в тылу он, видно, был нужнее, так что плюнул на присягу и к той бабенке дезертировал!.. Искать его в дороге никто не стал, а в Ростове врачей и так не хватало.

Александр же умел оказывать только фельдшерскую помощь, предназначенную лишь для продления жизни пациента до места эвакуации; другому не обучили. Что сложнее — дело врачебное, а не фельдшерское! Пришлось учиться на месте.

Это в наступлении медику тяжело: нужно и помощь оказать, и эвакуацию организовать, и за своими поспеть. А в обороне легче — хоть что-то сообразить успеваешь!.. Обстрелы только покоя не дают, все кишки вынимают. Но легче: санитары сами раненых подтаскивают — только успевай, коли «микстуру» — и ухаживают за ними с охотой, и в санбат готовы сопроводить. В санитары каждый норовит, лишь бы с передовой смыться!..

Еще со времени работы на «скорой помощи» умел Саша быстро оценивать тяжесть больного, споро определяться в диагнозе; ловко накладывал шины и повязки, «ставил» капельницы, вводил необходимые лекарства. На войне же пришлось еще и «резать», и «штопать»: тут не нужны были клизмы или горчичники!

Смело делал то, чего не делал раньше, следуя примитивной логике: «должно быть вот так»! И делал «так» — поправить все равно было некому. Слава богу, получалось!..

Только сложных полостных операций делать не мог — просто не умел; поэтому тяжелораненых в дальнейшем спешном отступлении спасти уже не мог: умирали, конечно, много намучившись. Зато выжившие и оклемавшиеся дружно благодарили его, называя «добрым Айболитом». Приятно было: по труду его и воздаяние его!..