Кен Лю - Королевские милости Страница 11

– Я знавал многих хитрых женщин вроде тебя, – гнул свое чиновник. – Думаю, ты наврала насчет старшего сына, чтобы не вносить свою лепту в великое строительство достойного места для загробной жизни его императорского величества, нашего любимого императора Мапидэрэ, пусть он живет вечно.

– Пусть он живет вечно. Но я говорю вам правду, господин. Вы мудрый и храбрый, и я знаю, что вы сжалитесь надо мной, – попыталась польстить толстому чиновнику женщина.

– Жалость тебе не поможет, – отрезал толстяк. – Если ты не предъявишь документы…

– Документы остались в магистратуре, дома, на Руи…

– Но мы ведь не на Руи? И не перебивай меня. У тебя есть шанс: заплатить налог на Процветание, и тогда мы забудем об этих неприятных вещах. Но если не хочешь, я должен…

– Я хочу, господин! Но вы должны дать мне время: дела идут не лучшим образом, и мне нужно время…

– Я же сказал, чтобы ты меня не перебивала! – И неожиданно он ударил женщину по лицу.

Стоявший рядом с ней юноша бросился вперед, но пожилая женщина схватила сына за руку и попыталась встать между ним и чиновником.

– Пожалуйста, пожалуйста, простите моего глупого сына. Вы можете ударить меня еще раз за его несдержанность.

Чиновник рассмеялся и плюнул на женщину.

Ее лицо дрогнуло, и на нем появилось выражение невыразимой скорби. Куни сразу вспомнил лицо своей матери Нарэ и те времена, когда она ругала его за то, что он не желает жить достойно, и пьяный дурман мгновенно выветрился у него из головы.

– Каков налог на Процветание?

Куни неспешным шагом приблизился к троице, а другие пешеходы старались обходить их по широкой дуге, чтобы не привлекать внимание императорского чиновника, который, глядя на Куни Гару: пивной животик, обаятельная улыбка, все еще красное от выпивки лицо, несвежая мятая одежда, – решил, что ему ничто не угрожает.

– Двадцать пять серебряных монет. Но какое тебе до них дело? Или ты готов занять место этого парня?

Отец Куни, Фесо Гару, платил одному чиновнику за другим, и у Куни были документы, подтверждавшие, что он освобожден от трудовой повинности. Кроме того, он не боялся этого человека: будучи опытным уличным бойцом, не сомневался, что выйдет победителем, если дело дойдет до схватки, – но сейчас от него требовалась хитрость, а не сила.

– Я Фин Крукедори, – заявил Куни.

Семья Крукедори владела одним из крупнейших ювелирных магазинов в Дзуди, и Фин, старший сын, однажды пытался сдать Куни и его друзей стражникам за нарушение порядка, после того как Куни обыграл его в кости по высоким ставкам. Кроме того, отец Фина славился своей удивительной жадностью: он и медяка не потратил на благотворительность, – но его сын имел репутацию транжиры.

– И больше всего на свете я люблю деньги.

– Тогда тебе стоит их поберечь и не мешать тем, кто занимается делом.

Куни кивнул, как цыпленок, клюющий зерно:

– Мудрый совет, господин! – А затем беспомощно развел руки в стороны. – Но эта старая женщина – подруга повара соседа моей тещи. И если она ей расскажет, что произошло, та поведает эту историю своей соседке, а она – дочери, от которой ее узнает муж, который не захочет приготовить моего любимого угря с утиными яйцами…

Чиновник завертел головой, пытаясь понять, в чем смысл истории, ведущей в никуда.

– Прекрати бессмысленную болтовню! Ты собираешься за нее заплатить или нет?

– Да! Да! О, господин, уверяю вас: до тех пор, пока не попробуете тушеного угря, вы не познаете счастья. Он гладкий, точно нефрит, а утиные яйца!.. О…

Куни, продолжая тараторить, вверг чиновника Ксана в оцепенение, сделал незаметный знак официантке из таверны, находившейся на противоположной стороне улицы. Та прекрасно знала, кто такой Куни, и, постаравшись сохранять серьезность, протянула ему бумагу и кисточку.

– …Так сколько, вы сказали? Двадцать пять? А как насчет небольшой скидки? Ведь я познакомил вас с прелестями тушеного угря! Двадцать?…

Куни написал записку, в которой говорилось, что тому, кто принесет ее в дом Крукедори, должны выдать двадцать серебряных монет, потом эффектно поставил подпись, с восхищением посмотрел на подделку, обмакнул в чернильницу печать, которую носил для подобных случаев – она была настолько старой и истертой, что никто, даже при большом желании, не сумел бы прочитать ни единого слова, – и приложил к бумаге.

Закончив все эти манипуляции, Куни неохотно отдал бумагу чиновнику.

– Ну вот и все. Отправляйтесь в мой особняк и отдайте записку привратнику, когда у вас найдется свободное время, и вам сразу вынесут деньги.

– А почему бы нам, господин Крукедори, не пойти и не выпить вместе? – Теперь чиновник вежливо улыбался, потому что увидел написанную на бумаге сумму и решил, что глупый и богатый Фин Крукедори будет ему исключительно полезен. – Я всегда рад новым друзьям.

– Ну наконец-то! А то я уже устал ждать вашего предложения, – воскликнул Куни и радостно хлопнул имперского чиновника по плечу. – К сожалению, я сегодня не взял с собой наличные: честно говоря, собирался только прогуляться, но в следующий раз обязательно приглашу к себе и угощу тушеным угрем. Ну а сейчас не могли бы вы мне одолжить…

– Никаких проблем. Зачем еще нужны друзья?

Когда они уходили, Куни перехватил взгляд пожилой женщины, застывшей на месте с разинутым ртом и широко раскрытыми глазами. Подумав, что шок не позволил ей произнести слова благодарности, он вновь вспомнил мать и, сморгнув набежавшую слезу, улыбнулся женщине и снова повернулся к чиновнику, собираясь рассказать новый анекдот.

Тем временем сын потряс мать за плечо:

– Ма, пойдем домой. Нам нужно уехать из города, пока эта свинья не передумала.

Пожилая женщина, будто очнувшись ото сна, пробормотала вслед удаляющейся фигуре Куни Гару:

– Молодой человек, ты можешь вести себя как ленивый глупец, но я видела твое сердце: яркий цветок не расцветает во мраке.

Только слова ее не дошли до Куни – слишком далеко он находился, чтобы ее слышать.

Однако молодая женщина, чей паланкин остановился на обочине, чтобы носильщики сходили на постоялый двор и принесли ей освежающий напиток, услышала эти слова и, сдвинув занавеску на окне, успела увидеть всю сцену и даже слезы на глазах Куни.

Обдумав услышанное, она улыбнулась, поиграла огненно-рыжим локоном, и взгляд ее удлиненных глаз в форме изящного дирана, летающей рыбы с чешуей, подобной радуге, устремился вдаль. В молодом человеке, который пытался делать добро, всячески это скрывая, что-то было. Она хотела узнать его лучше.

Глава 4

Джиа Матиза

Дзуди, пятый месяц двадцать первого года Единых Сияющих Небес