Филип Фармер - Небесные киты Измаила Страница 11

— К чему тебе это знать? — спросила она, задрожав. — Все равно ты умрешь, какая разница?..

— Ответь мне!

Она вертела головой из стороны в сторону, словно пыталась понять, где находится зверь. Наверное, он остановился, чтобы прислушаться: больше его не было слышно.

— Он капает на жертву кислотой, — прошептала она, — от этого мясо и кости превращаются в кашицу, которую он всасывает в себя через щупальца.

У Измаила родилась было дикая мысль: чтобы убить чудовище, надо бросить несколько отравленных стрел ему в рот.

Но теперь эту идею придется оставить; хотя вряд ли у него бы вышло, даже если бы пасть у зверя была достаточно велика, чтобы проглотить человека.

— Он будет скользить над нами легко и бесшумно, как облако, — сказала Нэймали, — шаря своими щупальцами то здесь, то там в поисках тепла от наших тел, а его звуковые рецепторы среагируют на малейший звук. Если мы не побежим, он нас обнаружит и выпустит дюжину стрел сразу. А если снова побежать, он будет преследовать нас до тех пор, пока мы окончательно не вымотаемся, а потом убьет.

— Интересно, у него сильные щупальца? — спросил он так тихо, что она не расслышала. Он повторил вопрос, но вместо ответа, как он и ожидал, Нэймали спросила: — К чему тебе это знать?

— Не знаю, способен ли я на такое, — сказал он, коснувшись рукой ее кожи, холодной и липкой от пота. — Надо подумать.

Теперь он понимал, что должен чувствовать кит. Измаил сидел, нырнув на дно, а убийца в это время двигался по поверхности, выслеживая его и выжидая. Рано или поздно добыча должна всплыть, и тогда охотник ее заполучит.

Снова раздался шум сгибаемых и выпрямляющихся стеблей — это зверь хватал их щупальцами, продвигаясь вперед.

Нэймали прижалась к Измаилу и зашептала:

— Надо бежать! Хотя все равно!..

— Если мы побежим в разные стороны, он сможет преследовать только одного из нас, — сказал Измаил. — Я побегу на север, вернее, сначала на северо-запад, мимо него наискось. А ты дождись — обязательно, — пока он за мной погонится, сосчитай до пятнадцати и беги на юг.

— Ты жертвуешь собой ради меня! — сказала она. — Но почему?

— Там, откуда я родом, в таких случаях принято, что мужчина защищает женщину любым возможным способом. В конце концов, это вопрос принципа, добавил он, — хотя на практике часто бывает совсем наоборот. У меня нет времени рассуждать о принципах и о том, откуда они взялись. Делай, как я сказал.

Он порывисто поцеловал ее в губы, а потом повернулся и побежал так быстро, как только было можно: приходилось продираться сквозь густые заросли.

Шум, создаваемый движениями шивараду, усилился.

Он бежал до тех пор, пока его ноги не запутались в переплетении лиан и он не растянулся на земле лицом вниз. Перед ним был особенно густой клубок лиан и побегов, обвившихся вокруг двух больших поваленных растений. Измаил заполз внутрь его, подтянувшись руками и протиснувшись между бревнами. Он надеялся, что ни одна из лиан пока не собирается пообедать.

Звуки, производимые шивараду, стали затихать; он явно замедлил свое движение, зная, что его добыча остановилась.

Измаил протянул руку и оторвал от стебля стручок. Он проткнул в нем дырку; но пить не стал. Отложил его в сторонку и стал смотреть наружу сквозь сплетение лиан, пока сверху не упала тень и он не увидел над пологом джунглей тушу шивараду.

Отражая свет огромной луны, его кожа блестела множеством мелких вкраплений, похожих на слюду. Он действительно, как и рассказывала Нэймали, был тонким, как блин, со вздутиями на спине — там были газовые пузыри. Его многочисленные щупальца шевелились в поисках тепла, а некоторые хватались внизу за растения.

Через несколько секунд он подтянулся ближе. Чудовище остановилось, шаря вокруг себя щупальцами, а потом еще приблизилось.

Измаил еще плотнее вжался в землю, но голову не опустил.

Надо было посмотреть, что будет дальше. Сердце у него билось так сильно, что чудище, без сомнения, слышало его удары, а рот и горло у него стали сухими, как листы старинной рукописи в монастырском скиту.

"А скоро, наверное, будут как у мертвеца", — подумал он.

Зверь, обнаружив, где он прячется, вытянул шесть щупалец, каждое из которых одну за другой выпустило по стреле.

Все они воткнулись в бревно, за которым он залег. Измаил сосчитал выстрелы, а потом быстро протянул руку и вырвал две стрелы, не дожидаясь, когда последует залп из следующих шести щупалец.

Несколько минут шивараду выжидал; время, казалось, истончилось до толщины пленки на глазах у змей.

Вероятно, зверь ждал, стараясь определить по утечке тепла, попал ли он в жертву и убил ли ее.

Явно решив, что ему это не удалось, он опустился вниз, пригнув два десятка стеблей, а потом подтянулся вперед. Голые стебли скребли ему по брюху, не причиняя вреда. Когда животное двигалось дальше, они упруго выпрямлялись, обрывая листья, лианы и побеги. В двадцати футах от Измаила заросли были столь густыми, что чудовище не смогло продраться дальше. Но это не могло удержать его от нападения, поскольку его щупальца при желании могли дотянуться до него не только сверху, но и сзади.

Однако теперь зверь действовал более изощренно. Возможно, потому, что понял, что его добыча прячется за бревном. Он поднял вверх, футов на десять над собой, несколько щупалец.

Несколько других заскользили по земле, приподняв передние концы. Измаил ждал, не зная, что предпринять. Еще минута, и оба мира — прежний мир, где он родился, и новый, мир будущего, — будут для него потеряны.

Нэймали говорила: чтобы выпустить стрелу, чудовище должно выпрямить щупальце. Если оно согнуто, сила пневматического толчка значительно уменьшается. Возможно, именно поэтому зверь не выстрелил сразу. Он ждал момента, когда можно будет выпрямить щупальца, превратив их в подобия оружейных стволов.

Измаил расслышал свист воздуха, набираемого в пузырь, служивший зверю воздушным резервуаром. Нагнетая воздух, он снова и снова издавал глотательные звуки.

Одно из щупалец, похожее в темноте рядом с пятном лунного света на хобот изголодавшегося слона или на безголовую кобру, двигалось по земле, опережая остальные. Измаил быстро высунул голову и, заметив его, нырнул обратно за бревно.

Он прикинул, когда оно скользнет через бревно, и сжал двумя пальцами стрелу, а в другую руку взял каменный нож.

Три верхних щупальца нагнулись сверху вниз, глядя слепыми глазами, видящими лишь тепло его тела. Потом одно из них опустилось ниже, словно хотело приблизиться настолько, чтобы даже ослабленный заряд воздуха не помешал костяному копьецу вонзиться в тело достаточно глубоко для того, чтобы яд подействовал.