Александр Бушков - Дождь над океаном (сборник) Страница 11

— Да уж, власти российские…

— Вот именно, — быстро перебил его поручик, отвлекая от излюбленного, должно быть, нигилистами предмета беседы. — Вы согласны, господин Воропаев, примкнуть к нам в целях истребления данной мерзости?

Воропаев помолчал. Потом сказал:

— Собственно, я не вправе располагать собою для посторонних целей…

— А вы уж как-нибудь расположитесь. Вот вы говорите — народ стонет. Но ведь от этого чуда-юда народ так застонет… Ну?

— Самое смешное, что вы правы, поручик, — сказал Воропаев. — Вечная история — твердить о страдающем народе, но едва только речь зайдет о конкретных поступках, отдельных людях из народа… — Видно было, что он думал о чем-то своем. — Недавняя дискуссия о методах помощи народу как раз вскрыла…

— Вы вот что, барин, — вклинился Платон. — Может, у вас, как у человека умственного, есть соображения, откуда на нас эта казнь египетская свалилась?

— Вот именно, свалилась, — сказал Воропаев. — Очень точное определение. Если желаете, кое-что покажу. Вы позволите, господин командир нашего летучего отряда, взять ружье?

— Даже почел бы необходимым, — сказал Сабуров.

Воропаев взбежал по ступенькам и скрылся в доме.

— Что он, в самом деле бомбой в подполковника? — шепнул Платон.

— Весьма похоже.

— Как бы он в нас из окна не засветил, право слово. Будут одни потроха по веткам болтаться…

— Да ну, что ты.

— Больно парень характерный, — сказал Платон. — Такой шарахнет. Ну, коли сам вслед мириться побежал… Ваше благородие?

— Ну?

— Не похож он на купленного. Такой если в драку — то уж за свою правду. Только неладно что-то получается. С одной стороны — есть за ним какая-то правда, чуется. А с другой — как же насчет поносных слов в адрес священной особы государя императора?

— Господи, да не знаю я! — с сердцем сказал Сабуров.

— Эх ты, Господи Боже — все правду ищут, и у всех она своя. Неуж ее, одной, так-таки и нету?

Показался Воропаев с хорошим охотничьим ружьем. Они повернулись было к лошадям, но Воропаев сказал:

— Вот сюда, господа. Нам лесом.

Они обошли дом, оскользаясь на лопухах, спустились по косогору и двинулись лесом без дороги. Сабуров, глядя в затылок впереди шагавшему Воропаеву, рассказывал уже в подробностях, как обстояло дело на постоялом, как сдуру принял страшную смерть ротмистр Крестовский, великий любитель устава и порядка, с присными.

— Коемуждо воздается по заслугам его, — сказал Воропаев, не оборачиваясь. — Зверь. Там с ним не было такого кряжистого, в партикулярном?

— Смирновский?

— Свели знакомство?

— Увы, — сказал Сабуров.

— И он здесь. Значит, обложили. Ну, посмотрим…

Деревья кончились, и началось болото — огромное, даже на вид цепкое и глубокое. И саженях в трех от краешка сухой твердой земли из бурой жижи возвышалось нечто странное — будто бы верхняя половина глубоко ушедшего в болото громадного шара, и по широкой змеистой трещине видно, что шар пуст внутри. Полное сходство с зажигательной бомбой, что была наполнена горючей смесью, а потом смесь выгорела, разорвав и самое бомбу — невиданный шар покрыт копотью, окалиной, гарью. Только там, где края трещины вывернуло наружу, виден его естественный цвет — сизо-стальной, явно металлический.

Поручик огляделся, ища камень. Не усмотрев такового, направил туда кольт и потянул спуск. Пуля срикошетила с лязгом и звоном, как от броневой плиты, взбила в болоте фонтанчик жижи.

— Бомба, право слово, — сказал Платон. — Только это ж какую нужно пушку — оно сажени две в обхвате… Такой пушки и на свете-то нет…

— Вот именно, у нас нет, — сказал Воропаев. — А на Луне или на Марсе, вполне вероятно, сыщется.

— Эт-то как это? — у казака отвалилась челюсть.

— Вам, господин поручик, не доводилось ли читать роман француза Верна «Из пушки на Луну»?

— Доводилось, представьте, — сказал Сабуров. — Давал читать поручик Кессель. Он из конной артиллерии, так что сие сочинение читал с интересом профессиональным. И мне давал. Лихо завернул француз, ничего не скажешь. Однакож это ведь фантазия романиста…

— Вот и подтвердилась фантазия.

— Но как же это?

— Как же это? — повторил за Сабуровым и Платон. — Ваше благородие, неужто можно аж с Луны или другой небесной планеты в нас — бомбою?

— А вот выходит, что можно, — сказал Сабуров в совершенном расстройстве чувств. — Как ни крути, получается — можно. Вот она, бомба.

Бомба действительно вздымалась совсем рядом, и до нее при желании легко было добросить камнем. Она неопровержимо убеждала. Очень уж основательная была вещь. Вряд ли найдется такая пушка на нашей грешной планете…

— Я не спал ночью, когда она упала, — сказал Воропаев. — Я, м-м… занимался научными опытами. Вспышка, свист, грохот, такой удар, что дом подпрыгнул. Потом что-то темное вдаль уползло.

— Мартьян говорил про огненного змея, — вспомнил Платон. — Вот он, змей…

Все легко складывалось — огненный змей, чудовищных размеров бомба, невиданная тварь, французский роман; все сидело по мерке, как шитый на заказ хорошим портным мундир…

— Я бы этим, на Луне, руки-ноги поотрывал вместе с неудобосказуемым, мрачно заявил Платон, высматривая на небе место, где могла находиться невидимая сейчас Луна. — Это ж как если б я соседу гадюку в горшке во двор забросил… Суки поднебесные…

— А если это и есть лунный житель, господа? — звенящим от возбуждения голосом сказал Воропаев. — Наделенный разумом?

Они ошарашенно помолчали, переваривая эту мысль.

— Никак невозможно, барин, — сказал Платон. — Что же он тогда, стерва, жрет все и всех, что попадется? Турок на что басурман, настолько на нас не похож, форменный лунный житель, а людей, однако, все ж не жрет…

— Резонно, — сказал Сабуров. — Лунную мартышку какую-нибудь завинтили внутрь ради научного опыта…

— Я вот доберусь, такой ему научный опыт устрою — кишки по закоулочкам…

— Ты доберись сначала, — хмуро сказал Сабуров, и Платон увял.

Они оглянулись на огромную бомбу, закопченное треснувшее полушарие.

— К ночи утонет, — сказал Воропаев. — Вот, даже заметно, как погружается. А хляби здесь глубокие. Никак его потом не выволочь, такую махину…

— И нечего выволакивать, — махнул рукой Платон.

— Вот что, господин Воропаев, — осторожно начал Сабуров. Он не привык к дипломатии, тем более в таком деле, и слова подыскивались с трудом. — Я вот что… Тварь эту вы видели ночью, мимоглядом, а мы наблюдали белым днем в деле. Тут все не по-суворовски — и пуля дура, и штык вовсе бесполезен. Не даст подойти, сгребет…