Борис Георгиев - Нф-100: Инварианты Яна Страница 11

- Ма-а!

Из темноты вышатнулось серое, это не мама! И ещё одно без лица, как кукла-тряпка, набитая ватой, перетянутая перевязками, о-о! Стра... сшитая! Не хочу! Не хо... Убегусь! Не встаётся, не кричится, не дышится. Уберитесь, куклы! Уберитесь же! Руки тяжё-о... О! И страшные, все в жилах, костлявые, чужие руки. Почему тянутся к лицу, когда я хочу своими руками закрыть глаза?! Уйдите же!

- Ма, я не хо... О! Не хочу куклы убери мама! А-а!

'Тонк, тонк', - всё так же часы, но в комнате светло. Нет, не пришёл никто и не включил свет. Но дышать проще. Нет, сейчас не ночь, но я здесь один. Потолок далеко, но это не дедова комната, у деда шкафы-часы-люстра, а здесь пустые стены, ничего нет, как в больнице. Это сон? Нет, это куклы были во сне, а сейчас уже не сон. И не утро и не суббота и не льётся жара с балкона, потому что ничего нет, одни голые стены. И неслышнывсадудажешорохи радио нет. Одни часы тонкают. Я не сплю, это больница. Не помню. Я болею? Тогда рядом должна быть мама. Где?

Надо встать или хоть голову поднять. Почему такая тяжёлая голова и болит шея и болит горло и сухо во рту и колет внутри слева и очень тяжёлая голова?!

Пустая комната, стены светлые, потолок светится, пол холодный, как в ванной, плитки светлые и шершавые, всё светлое как в больнице, это и есть больница, хоть я никогда и не видал такой пустой в больнице комнаты. А там дверь. Очень смешная, ручки нет, замка нет, ничего нет. Её толкают?

Надо встать. Вставай поднимай сярабочий наро... Так дед будит всегда. А я не люблю, когда будят, да ещё и поют, как будто это большая радость - вставать. Я люблю, когда ма ладошу на лоб тепло положит, гладит, ерошит, хорошо. Не хочу вставать никогда. Только когда суббота и парк рядом. Тогда да. В парке на дутых колёсах самокаты, а лошади белые педальные - это для малышни, для девчонок всяких, на них не разгонишься и на машинах с педалями тоже не разгонишься. 'Москвич' на них написано кривыми буквами, как на настоящих, но самокат всё равно лучше. На нём если разогнаться, то по аллее до самого входа к тиру-у-ух! Вокруг фонтана. Да, но надо встать. Не зовётся мама, а жаль.

Ох, как плохо встаётся! Руки-ноги кукольные, как у тех, которые снились, перевязками как верёвками передавлены.

О-ох, темно в глазах, так я упаду на ходу. После боленья такое было, мама сказала пройдёт, и оно прошло, а теперь опять в глазах темно.

Кто там? Дед?

Длинная какая комната, а кровати всего две и двери две, а там какой-то дядька в пижаме на деда похож, но не дед, нет. Ха! Умру, как он раскорякой стоит, худой, руки длинные, старый как дед, возле тумбочки раскорячился. Тумбочки тоже две, одна мне, одна ему, вот эта моя... О! Ма здесь была, бусы оставила, лежат. Взять? Краси-и... Шарики красивые-жёлтые-светятся, она говорила это из смолы. Как она называла? Ян... Яну не давай, папа сказал, а почему? Я только потрогаю, они же берут, почему мне нельзя? Такие красивые, светятся, и почему-то нельзя. Это нечестно. И я ведь трогал, когда на коленях у неё, но это не то же самое, они же тогда у неё на груди. Ян-тарь они называются, я тоже Ян. Папе почему можно трогать, если они у мамы на груди? Мама - она моя! Мне тоже можно. Я возьму. Чьи это ру... Руки какие страшные! Из сна худые с жилами не может быть они не мои это как у деда того длинные в пижамных рукавах коря... А-а! Бусин...

Ки! Ки! С сухим треском: 'Ки! Ки-кик! Ки!'

- посыпались с разорванной нити бусинки, запрыгали по полу, раскатились солнечными каплями по холодному кафельному полу и вместо янтарного сияющего чуда - рваная нитка с уродливой застёжкой. И руки. 'Это мои руки?' Корявые все в синих надутых жилах на лапы птицы похожие как у страшного старика. Нет!

'Но я так и сделал тогда, я помню. И порвалась нитка, и брызнули на пол... Ох, плохо мне, темно в глазах, всё кружи...'

***

- Что вы имели в виду, когда сказали, что Ян теперь как четырёхлетний ребёнок? - спросил инспектор у Синявского Дмитрия Станиславовича по дороге в бункер.

Задать этот вопрос раньше не получилось из-за пустой болтовни у входа в Галилео. Сначала на Володю накинулась жена инженера-программиста, требуя немедленного допроса на том основании, что два месяца назад муж, когда прихворнул, открыл ей доступ к 'Аристо'. Понятно было, что никакого отношения к делу это иметь не могло, но Нина не желала сдаваться, наседала. Очевидно, хотелось ей не поделиться информацией, а совсем наоборот, поразведать кое-что на тот случай, если мужа в чём-нибудь обвинят. Избавиться от взбалмошной женщины оказалось непросто, пришлось даже повысить голос. Нина вернулась в корпус, но ей на смену явился унылый тощий блондин со списком расселения, составлять который его никто не просил. Его инспектор просто прогнал, отобрав и мимоходом просмотрев мятый исчёрканный лист. Так и выяснилось, что фамилия психофизика - Синявский, а сверх того получилось узнать, что он доктор физмат наук и начальник отдела психофизики.

'Итак, - размышлял Володя, неторопливо спускаясь пологой лестницей следом за Дмитрием Станиславовичем, - пока на подозрении кроме техников и программиста неприятнейший Сухарев, Инна Гладких, душка Синявский, Берсеньева, которая шляется неизвестно где, и - не будем забывать об этом! - сам Ян. Ещё одного кандидата инспектор пропустил умышленно - просто не хотелось даже предполагать такое! - и, чтобы побороть очередной приступ страха и отвратительного бессилия, вдохнул глубже, - пахнет-то как! - оглянулся, - бриз к морю, вечер, чем пахнет? - увидел: подступили с обеих сторон к дорожке густые заросли можжевельника и какие-то кусты с колючими листьями. Остролист?

Сделав глубокий вдох, инспектор совершенно успокоился и вернулся к мыслям о Яне. 'Правда ли, что он невменяем? Не пудрят ли мне мозги, чтобы затянуть время и, по возможности, выгородить директора? Очень удобно - симулировать сумасшествие, а затем, пока следователь натужно сводит концы с концами, спрятать информацию о работе. Вас, господин инспектор, такой расклад не устраивает. Всё равно ведь ничего у них не выйдет. И времени мало. Надо нажать на доктора. Э, да я прилично отстал!'

Дмитрий Станиславович, хоть и шёл небыстро, успел добраться до поворота, где смотровая площадка.

'Зря я тех двоих потерял, за поворотом скрылись', - укорил себя инспектор и ускорил шаг, почти побежал. На площадке - парковая лавочка на гнутых ногах, над ней белый шар кроны - цветущее дерево. Лепестками плиты посыпаны - снежно. Но нет времени любоваться видами.

- Дмитрий Станиславович! - позвал Володя. Синявский остановился на площадке короткой каменной лесенки и сразу полез в нагрудный карман.

- Что вы имели в виду, когда сказали, что Ян теперь как четырёхлетний ребёнок?

'Опять полез за своей трубкой. Курит много или...'