Александр Рогинский - 70 герц любви Страница 11

Но он предлагал дело. Притягивая чистыми вибрациями к себе почитателей искусств, можно положительно влиять на их реакции.

Демидов избегал слова «воспитать», зная, что человек, особенно в зрелом возрасте, практически не поддается этому виду воздействия.

Немуйчик будет выполнять часть работы лаборатории, да еще за это и платить? Неплохо. Такое положение дел вполне устраивало Демидова.

– Есть еще один довольно щепетильный вопрос, – неожиданно произнес Немуйчик. – Лицензия на вашу работу с вибрациями имеется, ведь дело касается манипуляциями внутренним миром человека?

Демидов с удивлением посмотрел на собеседника.

Не такой простой Фима Немуйчик, как может показаться на первый взгляд. Он коснулся больной темы, которая тревожила Демидова с первых дней работы с вибрациями.

Конечно, лицензия на научные разработки у Демидова была. Там же записано и о реализации проекта, то есть внедрении разработок в жизнь.

Но те, кто выдавал лицензию, слабо представляли, о чем идет речь.

Когда врач начинает лечить больного принципиально новым способом с применением новой техники, на эту технику требуется особое разрешение, иначе можно наделать больших бед.

Ситуация с «Виброфаном» была той же.

Разрешение на его разработку и испытания, как и на внедрение, входили в лицензию. Но, не дай Господи, произойдет несчастный случай, тут же и обнаружится, что лицензия написана «хитро», а выдали ее за хорошие деньги.

Правда, в отсталом государстве, каким являлась его страна, вряд ли бы нашлись специалисты, которые это могли заметить. Формально было все в порядке, да и не могли вибрации в тех диапазонах, на которых они работали, нанести серьезный вред человеку. Хотя, хотя…

– С лицензией все в порядке, вопрос только о предполагаемых результатах, насколько они будут полезны для человека.

– Что за вопрос: искусство, красота всегда полезны. А я помогаю с помощью ваших гениальных приборов и технологий усилить это воздействие, вот и все.

– Ну, что ж, – подвел черту Демидов. – Попробуй. Только начинай с малого, небольшими порциями и первые образцы ко мне. Ты, Ефим Немуйчик, теперь представляешь нашу лабораторию, и я буду контролировать твою работу.

– Это будет правильно, – встал и пожал крепко руку Демидову Немуйчик.

Услышав про грязные вибрации, Фима неожиданно подумал, что неспроста оркестр всегда настраивается на ноту «ля». Тут ему пришла еще одна мысль: ведь и все остальное точно так же настраивается на чистую вибрацию, иначе не было бы природы и жизни.

Дома Фима сел за письменный стол и впервые за многие годы взял словарь иностранных слов. Прочитал: вибрация – слово латинское, означает колебание, дрожание.

Странно, колебание – вибрация? Колебание чего?

Тем более, дрожание. Дрожать может цуцик от холода.

Фиме стало смешно. Одно понятие подменяется другим, более слабым и однозначным. Вибрация – она вибрация и есть. Слово даже без перевода, а только по звучанию букв само передает сущность.

Вообще, объяснение одного непонятного слова другими непонятными словами только запутывает смысл. Слова сами находят правильное звучание, они – реакция на сущность действия.

Слово «мама» никто не учит ребенка произносить, а он произносит. По всей видимости, в начале своего пути этот звук обозначал состояние существа, его породившего. Все элементарные частички имеют свою частоту, свою вибрацию, а не дрожание. Дрожание атома – звучит убийственно пошло.

Или дрожание Вселенной. В «дрожании» есть чувство страха…

Фима поймал себя на том, что уже много раз начинает думать об одном, а вскоре, оказывается, думает о другом, желая два потока соединить в один и понять, почему так произошло.

И это возбуждение и желание мыслить начало в нем проявляться после знакомства с Демидовым и его приборами.

Похоже, если бы он не встретился с Демидовым, об этом и не задумался потому, что Демидов его «заколебал до синевы».

Получается, основателем всего является вибрация. Узор на морозном стекле. Красота! Или как здорово расписана аквариумная рыбка, или те же голуби, тигры, зебры…

Если к ним внимательно присмотреться, тут точно поработал великий художник и весьма старательно…

Весь мир нарисован Великим старательным художником. И имя этого художника – вибрация.

А возникла она, скорее всего, от взрыва. Фима вспомнил случай из детства, когда в домах появился газ.

В их доме буквально через месяц в полуподвале, где жили Гуляевы (Фима был влюблен в их дочь) так рвануло, что удивительно, как пятый этаж, где обитала семья Фимы, остался на месте.

Лариса погибла вместе с матерью…

И музыка – вибрация, его голос и даже то, что он видит свет…

Интересно, это чистые или грязные вибрации? Что разрушает и что создает.

А человек? Есть чистое и грязное, как темное и светлое. И если фотограф Ефим Немуйчик создаст замечательно красивое изображение, запечатленное с помощью вибраций на фотобумаге, следовательно, он только облагородит человека, его внутренний мир, приблизит к чистым вибрациям. Не важно, каким способом он эту чистоту красоты будет создавать.

После взрыва начинается новая молодая жизнь, насыщенная энергией и силой.

Следовательно, грязные вибрации, о которых говорил Демидов, необходимы, без них ничего стоящего не создать.

Ночь Фима провел в раздумьях. Он думал о сложности и простоте жизни, которую, кажется, начал понимать. Ведь до встречи с Демидовым и близко ни о чем таком не думал. Даже не подозревал, что в мире могут быть такие теперь совершенно естественные для него явления и предметы.

Эта ночь многое открыла Фиме. Он выходил на балкон, смотрел на понимающе колеблющуюся луну и мигающие звезды. Фима даже почувствовал родственные чувства и как сам колеблется в ритме с ними.

Элла сидела на высоком антикварном стульчике, на котором, может быть, сидел некогда граф Бобринский, и наблюдала за движением на улице. Прямо против ее магазина «Красивых вещей» находилось кафе «Ева», которое Элла посещала.

Там надирались предприниматели с рынка. Каждый день у кого-то из них был день рождения или другой праздник.

Сегодня праздновали день святого Николая, а вчера святого Андрея. Эллу приглашали. В кафе валом валили «бабы-дуры», как их про себя называла Элла.

Правда, она ничего не имела против этих «баб- дур», способных стоять на морозе и в жару, торгуя носками, постельным бельем, черт знает еще чем, что так необходимо человеку, а потом оттягиваться в кафе, которое было открыто специально для мужиков, любящих под пивко посмотреть большой футбол.

Она в некотором роде даже им завидовала. У них была коммуна, они вместе отстаивали свои права. Когда принимали новый налоговый кодекс, в котором власть хотела заставить отдать последнюю копейку, «бабы-дуры» закрыли свои палатки и ринулись на Майдан Незалежности и там кричали громче всех.