Песах Амнуэль - Взрыв Страница 11

В Вашингтоне с утра было жарко. Октябрь оказался на редкость странным месяцем. Сначала целую неделю шли дожди, а потом тучи незаметно рассеялись, и вот уже десять дней на небе не было ни облачка. Воздух постепенно прогрелся осенним солнцем. Вчера было еще терпимо, а сегодня стояла удушающая жара, и Сьюард едва не поджарился, пока шел по аллее от автомобильной стоянки. Войдя в Овальный кабинет, где было, конечно, прохладно, он все же попросил разрешения снять пиджак, чем вызвал улыбку на лице госсекретаря, застегнутого на все пуговицы. Почти одновременно со Сьюардом пришел генерал Вудворт, председатель штаба биологической защиты.

— Начнем, господа, — в отсутствие президента, занятого в Сенате, совещание вел госсекретарь Вард. — Через полчаса придет Бобби, и мы должны будем что-то связно ему изложить, иначе я не завидую ни ему, ни нам.

Бобу Паттерсону, помощнику президента по связи с прессой, предстояло в час дня встретиться с журналистами, чтобы рассказать о судьбе Нобелевского лауреата Ричарда Кирмана. Точнее — о причине его исчезновения.

— Положение значительно осложнилось со времени нашего вчерашнего разговора, — начал Сьюард. — Кирмана пока не нашли, но это вопрос нескольких часов. Мы знаем, что из Нью-Йорка он вылетел в Карсон-Сити. Там он явился к своему приятелю, журналисту Уолтону, и провел у него ночь. Утром на машине Уолтона он выехал в неизвестном направлении. Поиск ведется, и здесь я особых сложностей не вижу. Проблема, как сейчас пояснит генерал Вудворт, в другом. Прошу вас, Барри.

— Я знаю Кирмана шесть лет, — генерал говорил медленно, подбирая слова. — В его характере есть особенность, на которую я давно обратил внимание. Индивидуализм плюс крайняя некоммуникабельность. С ним очень трудно сойтись. На базе Шеррард у него под началом была прекрасная лаборатория и больше сотни сотрудников, но наиболее важные эксперименты он всегда проводил лично, помогала ему только личная лаборантка и любовница Беатрис Тинсли. Майор Рихтер, наш офицер безопасности на базе, предпочитал не мешать, поскольку отчетность у Кирмана всегда была в порядке. Беда в том, что Рихтер не специалист в генетике, а усиленная секретность привела к тому, что Кирман оказался подконтролен только самому себе. И сложилась ситуация, когда Кирман начал работать практически на себя.

— Не понял, — резко сказал госсекретарь.

— Он проводил исследования, о которых мы ничего не знаем.

— Вы с ума сошли? Как это возможно?

— Это невозможно только теоретически. До некоторой степени виноват и я. Пять лет назад, когда Кирман начал на базе Шеррард работать над генетической бомбой по программе «Зенит», он был поставлен перед необходимость отчитываться только перед особым отделом министерства обороны, минуя собственное начальство, поскольку положение было слишком серьезно, и мы не хотели никакой — понимаете, никакой — утечки информации.

— Не понимаю, — сердито сказал госсекретарь. — Вы не доверяете руководству базы?

— Доверяем, Ральф, не горячитесь. Решение принималось не мной лично, а всем составом комитета. Видите ли, если бы исследования по программе «Зенит» успешно завершились, приведение в действие дальнейших планов потребовало бы такой степени секретности, какой прежде просто не было. Можно допустить в принципе, что противник узнает о существовании нейтронной бомбы и даже сам создаст ее. Можно примириться с просачиванием сведений о химическом оружии. Это скверно, но не трагично. Применение нейтронного или химического боеприпаса не может сойти за природную катастрофу. Иное дело — генетическая раковая бомба, и…

— Я понял, — махнул рукой Вард. — Понял. Но все же…

— Это дело прошлое, — пожал плечами генерал. — Мы действительно ошиблись. И прежде всего — в прогнозе. Раковая бомба оказалась вовсе не такой эффективной, как представлялось вначале. В определении степени секретности мы тоже ошиблись. Короче говоря, два года назад программа «Зенит» была свернута, и финансирование ее прекращено, о чем командование базы не было поставлено в известность, поскольку изначально не знало о существовании такой программы. Так вот, Ральф, сейчас выяснилось, что все эти два года Кирман вел какие-то исследования, прикрываясь несуществующей программой «Зенит». Установить, что именно он делал, сейчас невозможно, требуются очень опытные эксперты. Кирман распылял результаты экспериментов, перегоняя их по всей сети компьютеров министерства обороны. Везде у него есть свои программы, большая часть которых пока не обнаружена, а те, что обнаружены, защищены от взлома, и нужны не дни, а, возможно, недели, чтобы во всем этом разобраться.

— В общем, найти Кирмана живым совершенно необходимо, — резюмировал госсекретарь. — А журналистам скажем следующее. Кирман работал в лабораториях медицинских корпораций, сотрудничающих с министерством обороны. От работ, за которые ему присуждена Нобелевская премия, в последние годы отошел. Несколько месяцев назад, к сожалению, заболел. Положение критическое, в палату никого не допускают. Надеюсь, что хотя бы труп Кирмана вы сможете продемонстрировать? Я имею в виду похороны по высшему разряду…

— Да, — Сьюард энергично кивнул.

— Что касается исследований… Вы думаете, в этом есть что-то очень существенное?

— Я думаю, сэр, — сказал Сьюард, — что возня с журналистами и поиски Кирмана — ерунда. Главное — в этой странной работе.

— Верно, — поддержал генерал, — это и мое мнение. Ход «Зенита» я знаю, и если Кирман сумел в одиночку выбраться из тупика, в котором оказался два года назад…

— То что, Барри? — спросил госсекретарь.

— Это может дать кому-то власть над планетой.

Сознание включилось сразу. Кирман увидел над собой низкий свод пещеры, почувствовал, что лежит на острых гранях большого камня, но не испытал от этого никаких неудобств. Он продолжал лежать, хотя и понимал, что тело слушается его, и он может встать. Это, сказал себе Кирман, еще впереди. Мгновенно он вспомнил все и прислушался к тем точкам своего тела, которые источали боль и смерть еще несколько часов назад. Боли не было. Он перевел взгляд на поднятую руку и убедился, что это его рука — ни форма пальцев, ни длина их не изменились. Открытие немного удивило его — он предполагал, что хоть какие-нибудь внешние изменения должны появиться обязательно. Чтобы достать зеркальце из кармана пиджака, Кирману пришлось сесть. Движения были легкими и стремительными.

На него взглянуло худое лицо с запавшими глазами и ввалившимися щеками. Его лицо. Глаза смотрели остро и видели… Кирман неожиданно понял, в чем заключалось первое зафиксированное им изменение в организме. Он стал лучше видеть. В полумраке он различал мельчайшие детали не только на собственном носу, но и на стенах пещеры — футах в десяти. Различал малейшие оттенки цветов, хотя в такой темноте даже человек с прекрасным зрением вряд ли смог бы отличить коричневое от серого. Лицо его было именно коричневым. Кожа чуть темнее на подбородке и светлее на лбу. Ладони тоже стали коричневыми…