(Алексрома) Ромаданов - маргаритА и мастеР Страница 11

- Неужели? - продолжая удерживать Анну в наклонном положении, не поверил я.

- Давай проверим. Поднимемся на один этаж, вторая квартира справа. Вдруг меня там узнают?

- Пытка - не попытка, - согласился я, отпуская руку.

- Какой ты еще мальчишка, - шепнула Анна и поцеловала меня в нос.

Мы поднялись на второй этаж и позвонили в квартиру, на которую показала Анна. Никто не отвечал. Мы позвонили еще раз. Наконец, за дверью послышалось шмыгание тапочек по паркету и заспанный голос спросил:

- Кто?

- Это я, - не очень уверенно отозвалась Анна.

К моему удивлению, дверь немедленно отворилась, и перед нами появился опрятного вида старичок в шелковом халате. На носу у него прочно сидело старомодное пенсне.

- А, это вы, Зиночка, заходите, - просифонил он надтреснутым голосом.

Анна в недоумении посмотрела на меня, словно ища поддержки: кажется, она и сама не ожидала, что ее здесь назовут Зиночкой.

- Извините, что в неурочный час, мы промокли совсем на улице, решили зайти на минутку, - сказала она, втаскивая меня в прихожую.

- Сейчас я вас чайком напою с брусничным вареньем.

Старикашка провел нас в комнату, а сам отправился на кухню, напевая вполголоса "Гренада, Гренада, Гренада моя..." В ожидании чая мы принялись разглядывать обстановку: добротная мебель 50-х годов, кучи каких-то кубков, грамот, медалек... Складывалось впечатление, что хозяин квартиры если не олимпиец, то вполне заслуженный спортсмен.

- Удивлены? Я врач, доктор, профессор Преображенский, а все эти кубки от моей бывшей жены, светлая ей память, выдавил старичок, появляясь с чашками, и неожиданно добавил, будь она трижды проклята!

- А что, ваша жена... вас покинула? - поинтересовался я, не сильно, впрочем, скорбя.

- Такая помрет, дождетесь, она морж, в реке всю зиму плавает, в марафонах молодых парней делает. Кинула она меня, стар стал, не нужен никому... Вы садитесь, я уже все приготовил, наливочку будете, или водочки?

- Водочки, - разом выдохнули мы.

- Вас как величать? - спросил у меня старичок.

- Михаил. Михаил Степанович.

- Очень приятно. Ну и что вы обо всем этом думаете?

- О чем, соб-сно? - переспросил я.

- О том, что сотворили со страной эти демократы, чтоб им пусто было! Я при социализьме был врачом, ко мне даже первый секретарь обкома партии возил детей лечиться, а сейчас в больнице развал, больные должны сами лекарства приносить, ужа-а-ассс! Нет, новая власть не для меня. Не скажу, что я обожал коммунистов, но тут полнейший беспредел. И я думал, ну наворуются и надоест, так ведь нет, они старых "новых" сгоняют, новые "новые" вваливаются и опять воровать, воровать и воровать, канальи!

Мы с Анной переглянулись, типа, "спорить бесполезно". Дед, не делая паузы, продолжал:

- И главное, не видно конца и края, потому что ни революции, ни мало-мальской гражданской войны не будет! Это я вам как врач заявляю.

- Почему не будет? Будет..., - пробормотал я, решив затеять все-таки спор, чтобы не уснуть прямо за столом от усталости.

- Налейте себе и за дамой поухаживайте, феминизьм у нас еще вроде до таких широт не шагнул. Так вот, вы спросите, почему "как врач"? Отвечаю: я установил полную зависимость между размером женской груди и гибелью империй. Вы наверняка знаете о том, что когда рождается больше мальчиков, чем девочек, то быть войне? Знаете? Не притворяйтесь, ведь знаете!

- Знаю, - сказала Анна.

- Вот видите, Мишенька, Зиночка знает! - победоносно воскликнул Преображенский, - Так вот, когда в моде полногрудые женщины - символ материнства - быть войне. Вспомните секс-символы, так их сейчас кличут, 20-40-х годов, это же женщины с грудью шире плеч. А вот когда в моде плоскогрудые доски, быть развалу империи. Посмотрите на этих телевизионных вертихвосток, их же от мужчины в одежде не отличить.

- А Венера, эта, Милосская, она что, символ гибели Римской империи? - абсолютно заплутав в своих размышлениях, помноженных на идиотизм сумашедшего доктора, пробурчал я.

- Причем тут Рим? Где Рим и где Милосс. Впрочем, как угодно... Вы в Париже, батенька, были? В Лувре не бывали, часом? А мне довелось! У нее груди нет как таковой! Сравните ее с бюстом Инессы Арманд, или Мерилин Монро времен холодной войны! - разошелся не на шутку профессор.

- Вы, наверное, сексопатолог, - я скуки ради предпринял отчаянную попытку угадать специальность профессора.

- Что вы, Мишечка! Я педиатр, детишек врачую, Айболит недорезаный. А вообще в детстве мечтал быть гинекологом. Но потом подумал, видеть все ваши женские прелести каждый день, сказал дедок и кивнул на Анну-Маргариту-Зиночку, - так ведь и в импотенты не долго попасть, а вот прожив жизнь, я так и не нашел той одной единственной, так что иной раз жалею, хоть бы насмотрелся, - мечтательно произнес старик.

- А как вы мою грудь оцениваете? - странным образом заинтересовалась Анна.

Я поневоле задумался над природой женского организма: почему я уже едва сижу, а эта свеженькая, как после курорта, еще и щебечет со старичком, будто ей он интересен безумно.

- Эх, без детального, кропотливого анализа, да еще при вашем кавалере, простите покорнейше, не могу!

- А давайте выйдем, у вас же тут хоромы, как бы не заблудиться, - предложила Анна.

- Отчего же, давайте, - резво согласился Айболит, - ваш муж не против будет?

- Не против, не против, - засобиралась Анна.

Я к тому моменту настолько осовел, что был не против всего, против чего можно было бы быть против.

Старик и Анна вышли, шушукаясь, плотно притворив за собой дверь. Я посидел минут десять в тягучем раздумьи о корреляции женских грудей с международной напряженностью, меланхолично похлебывая водку и запивая ее чаем. Потом мне все враз осточертело, я рывком встал и открыл настежь дверь. Прошел из одной комнаты в другую, затем в третью (удивительно, сколько комнат у этого "недорезаного Айболита", не иначе, Бармалея из коммунальной квартиры выселил на 101-й километр), заглянул в ванную, туалет, кухню, кладовку... Везде стояла звенящая тишина.

"Странно, - подумал я, - Ох, как странно..." Внезапно на меня навалился страх. Я почувствовал себя жутко одиноким и незащищенным. Один, в пустой квартире... Это было глупо, но мне было страшно, как в детстве, когда кажется, что в темном углу таится серый волк. Звать на помощь... Я попытался закричать, но голосовые связки в последний момент тоже струсили, и из горла вырвался лишь слабый звук, будто ягненок жалобно проблеял: "ме-е-е..."

Неожиданно прямо передо мной в стене открылась потайная дверь и из нее вышел в коридор профессор в зеленом хирургическом халате и в резиновых перчатках. Вид у него теперь был очень деловой и важный. Глаза его играли тусклым оловянным блеском. При виде его я обрадовался, что не одинок в этом кошмарном месте.