Дэшилл Хэммет - Космопорт, 2014 № 03 (4) Страница 11

За стенами общежития оказалось ещё поразительней. Первые дни Сервий шарахался от мчащихся по земле и по воздуху механизмов, чурался одетых кто во что горазд прохожих. Потом привык. Так же, как постепенно привык к каждодневному нахождению на территории под названием съёмочная площадка. Поначалу царившие там ажиотаж и суета вгоняли в робость, затем стали раздражать, а потом понемногу вошли в норму. Легионер освоился, и вскоре работа даже стала ему нравиться. Сервий покрикивал на бестолковых, не отличающих боевой меч от сковородки статистов. Отчаянно жестикулируя, бранил едва держащихся в седле актёров. И даже выговаривал сутулому и лохматому, со стёклами на глазах недотёпе, которого остальные называли режиссёром и почему-то побаивались.

— Это ты называешь манипулой?! — перемежая благоприобретённые русские слова с латынью, наседал на режиссёра Сервий. — Это не манипула, да будет тебе известно. Это стадо жирных свиней. А тот, долговязый, с копьём под мышкой, по-твоему, центурион? От такого центуриона легионеры разбежались бы в первый же день кампании, а скорее — зарезали бы его в темноте, пока никто не видит.

По вечерам Сервий играл в кости с македонцем Гораном, попивал вино с критянином Аполлодором или упражнялся в вольной борьбе с ассирийцем Ишу. Среди консультантов римлянин вскоре стал авторитетом, для каждого умело находил дружеское слово, мог поддержать в тоске или разделить радость. И лишь от одного — от широкоплечего, черноволосого и черноглазого здоровяка-арамейца, держался поодаль.

Он был вечно хмур, сосредоточен и неприветлив, этот Илай Бар-Лейб. Смотрел исподлобья, тяжело, пристально, и не в глаза, а пониже, в переносицу, словно примеривался, куда лучше ударить. Однажды, столкнувшись с ним на съёмочной площадке, Сервий не выдержал — поймав на себе прицельный угрюмый взгляд, выдернул из-за пояса клинок.

Был клинок бутафорный, картонный — Сервий иногда в охотку размахивал им в массовке. У Илая к поясу крепился такой же, но доставать клинок арамеец не стал. Лишь шагнул вперёд и сказал презрительно:

— Я лично прикончил шестнадцать таких, как ты. И тебя бы свалил, не раздумывая, не будь всей этой мишуры, даже не сомневайся.

Илай махнул рукой, отвернулся и пошёл прочь.

— Это отличный шанс для тебя, — уговаривал Илая Арон. — Фильм будет делать сам Свиридов, — Арон закатил глаза. — «Иудейская война», каково, а? Ах, да, ты не знаешь, она была уже после тебя, и имя Иосиф Флавий тебе тоже ни о чём не говорит. Ладно, неважно. Тебе предлагают одну из ведущих ролей. Симон Бар-Гиора, предводитель сикариев, считай, национальный герой. У тебя прекрасный типаж, и вообще такого в киноиндустрии ещё не было. Твоему приятелю, кстати, тоже дают роль, вы сыграете дуэтом.

— Какому приятелю? — спросил Илай хмуро.

— Ну, этому красавчику-легионеру. Он будет играть императора Тита. А принцессу Беренику — сама Римма Богорад, помнишь её «Офелию» в Гамлете?

Илай пожал плечами. К фильмам он был равнодушен, а длинноволосую и длинноногую актрису запомнил плохо — в Самарии ему приходилось встречать девушек и покрасивее.

— Что мне за это будет? — спросил Илай. — Если я соглашусь.

— Всё! — с маху припечатал ладонь к столу Арон. — Всё, что пожелаешь. Деньги, женщины, квартира в центре Москвы или где угодно. Захочешь — можешь уехать в Израиль. Слава, почёт, уважение — фильм обещает колоссальные сборы и финансируется без ограничений. В основном, за счёт вашего участия.

— Никак не могу осознать, — Римма Богорад задумчиво тянула через соломинку коктейль, — что вы двое — не современные люди. Если бы не знала наверняка, ни за что не поверила бы.

Они втроём сидели за стойкой в баре. Съёмки «Иудейской войны» подходили к концу. Накануне как раз отсняли сцену изгнания из Рима Береники, которую разлюбил император.

— У меня отвратительное послевкусие, — признался Сервий. — Когда толпа швыряла в тебя нечистотами, я едва не сорвался и не бросился на статистов с кулаками.

— У тебя тоже дурное послевкусие? — обернулась актриса к Илаю.

Маккавей не ответил. Отхлебнул безалкогольного пива из бокала, затем спросил:

— Четыре миллиона это много? Что можно сделать на эти деньги?

— Четыре миллиона ерунда, — авторитетно сообщил поднаторевший в финансовых вопросах Сервий. — То ли дело доля с проката. Вот её нам надолго хватит.

— Ладно, мальчики, — Римма поднялась. — Пойду. Завтра тяжёлый день. Особенно для тебя, — кинула она взгляд на Илая. — Завтра начнутся съёмки твоей казни. Отвратительное послевкусие мне обеспечено.

— А ты ей нравишься, — проводил девушку взглядом Сервий. — Что, хороша, а?

Помолчал и, не дождавшись ответа, добавил:

— Ты всё ещё прикончил бы меня, не раздумывая, представься такая возможность?

Илай Бар-Лейб наградил римлянина прицельным тяжёлым взглядом в переносицу.

— Здесь не стал бы — нет смысла. Там, у нас — прикончил бы, — сказал он твёрдо. — Мы с тобой здесь, и это неправильно. Каждый человек должен быть на своём месте. Деньги, женщины, слава ничего не меняют.

— Поздравляю, дружище, — Валерий сиял. — Тебя ждёт новый контракт, а меня — комиссионные. Роль Сергия Каталины — ты будто для неё создан.

«Иудейская война» имела грандиозный успех. «Звёздное трио, — кричали о ведущих актёрах репортёры с газетных страниц и дикторы с телевизионных экранов.

— Полная, небывалая достоверность событий и адекватность характеров».

На гонорар и долю с проката Сервий купил трехкомнатную квартиру на Неглинной, новую, с конвейера, «BMW» и сейчас присматривал загородный дом в Барвихе.

— Что ж, отлично, — бывший легионер хлопнул Валерия по плечу. — Тем же составом? Что-то я давненько не видел Илая. Как он?

— С ним проблемы, — Валерий помрачнел. — Боюсь, что прежнего состава не будет. Да и сценарий не предусматривает роли провинциального мстителя.

— Какие с ним проблемы? — нахмурился Сервий. — Что за проблемы могут быть у человека, которого публика готова носить на руках?

Валерий помялся. Затем взглянул на бывшего легионера в упор:

— Он странный человек, — сказал Валерий тихо. — Вернее, уже можно сказать, был странным. Он заплатил компании, вернул все деньги, включая долю с проката. Римма пыталась отговорить, по слухам, плакала, умоляла… Куда там, не стал слушать. Во временных переходах даже секунда дорогого стоит. Так что ему удалось выторговать всего полминуты.

— Какие полминуты? — оторопел Сервий. — Зачем?

Валерий не ответил.