Владимир Михановский - Тобор Первый (авторская версия) Страница 11

– Прыжок через пропасть входил в прогон?

– Да.

– Пропасть была такая же, как сегодня?

– Даже пошире.

– И Тобор одолел ее?

– Да, в обычном прыжке, – обрадовался Петрашевский. – Я же говорю, Сергей Сергеевич, что Тобору по силам…

– Минуточку, – жестом остановил его Коновницын. – Дело-то оборачивается против вас. Тобор на предварительном прогоне без груза ведь прыгал?

– Без груза, – подтвердил Суровцев.

– Вот мы и подошли к главному, – сказал Коновницын. – Кому нужен аппарат, который не обладает надежностью? Кому нужна машина, которая сегодня ходит отлично, а завтра буксует в первой попавшейся канаве?

– Но сегодняшний прыжок Тобора… – начал Иван.

– Войдет во все учебники легкой атлетики, – раздраженно закончил Коновницын. – И все равно, прыжок Тобора с грузом – частное решение задачи, хотя и остроумное. А мы должны быть уверены, что он в состоянии решать общие задачи. Причем решать с запасом надежности, без проколов. Вот этой уверенности у комиссии, увы, нет. Поэтому мы предлагаем прекратить испытания Тобора.

После паузу председатель Государственной приемной комиссии добавил:

– Нельзя рисковать Тобором.

За поворотом аллеи показалось здание гостиницы-подсолнуха. Огромный выпуклый диск ее, в котором располагались номера для приезжих, был обращен на запад, в сторону нырнувшего под горизонт солнца.

Они остановились перед гостиницей.

– Мы выясним, Сергей Сергеевич, что сегодня приключилось с Тобором, – сказал Петрашевский.

– Не сомневаюсь, – ответил Коновницын. – Но для этого нужно время.

– Попробуем за ночь справиться, – вступил в разговор Суровцев.

Коновницын пожал плечами:

– Несерьезно, товарищи. Ведь система Тобор доводилась, воспитывалась годами. Так что едва ли здесь поможет кавалерийский наскок. Исправление Тобора, Иван Васильевич, может продлиться не один месяц. Короче, завтрашнее испытание Тобора отменяется…

Петрашевский осведомился:

– Это мнение комиссии?

– Увы, да, Аким Ксенофонтонич, – вздохнул Коновницын. – Я успел еще в зале перемолвиться с товарищами, и общая точка зрения ясна. Официальное решение комиссии мы вам вручим завтра, пусть люди пока отдохнут.

Суровцев и Петрашевский дождались, пока на гостиничном диске не вспыхнуло единственное окно, остававшееся темным, и молча пошли по аллее.

– Непохоже, чтобы люди отдыхали, – сказал Суровцев. – Во всех домах горит свет.

– Кому сейчас до отдыха? – ответил Петрашевский.

– Я все время пытаюсь осознать: что же произошло с Тобором, Аким Ксенофонтович? Мы ведь каждую клеточку его знаем…

– Выходит, не знаем.

– И все-таки я чувствую: разгадка где-то на поверхности, – сказал Суровцев.

– А что, если Коновницын прав, прекратив испытания? – проговорил Петрашевский, отшвыривая с дороги кленовый лист.

– Посмотрим. А с прыжком Тобора через пропасть я должен вас поздравить, Аким Ксенофонтович. Это было зрелище богов. И одновременно… – Суровцев запнулся, – одновременно прошу извинить меня: в нашем споре о блоках информации я был неправ.

– Пустяки, – отмахнулся Петрашевский. – Истина рождается в споре, батенька.

Они подошли к домику, который заняли вдвоем на время испытаний Тобора. Маленький двухкомнатный виниловый коттедж располагался на окраине городка, сразу за ним начиналась тайга.

– Ну что ж, все материалы по Тобору у нас с собой, – сказу Аким Ксенофонтович. – До утра остается несколько часов, чтобы попытать счастья. А вам советую соснуть хоть немного, Ваня.

– Пройдусь немного, – решил Суровцев. – Тайгой осенней подышу.

– На ночь глядя?

– Именно на ночь глядя.

– Домой-то звонили?

– Нет.

– Зря.

– Жена спросит, как идут испытания, а что я ей скажу? – вздохнул Суровцев. – Подожду до утра. Авось что-то изменится…

– Оптимист, – покачал головой Петрашевский. – Оптимизм – самая ценная черта молодости. К сожалению, он проходит… вместе молодостью.

– Вы сами займетесь схемами Тобора?

– Сам, – сказал Петрашевский. – Грешно отрывать людей от отдыха. Эти сутки выжали из них все. Да и… смысла особого не вижу, – добавил он негромко.

Светящаяся дорожка скоро кончилась. В глубь тайги вела робкая, почти неприметная тропинка. Вскоре Иван потерял ее и двинулся напролом, продираясь сквозь кусты.

Спелые звезды висели низко, над самими макушками кедрачей, загадочно мерцая.

Стояло новолуние, тьма в лесу сгустилась, стала почти осязаемой.

Из-под ног с пронзительным криком выпорхнула ночная птица. Иван вздрогнул и остановился. «Куда же это я забрался?» – подумал он. В сознание разом ворвались ночные шорохи, запахи. Упоенно шелестели не успевшие опасть листья.

Суровцев зябко передернул плечами, глянул на светящийся циферблат часов: была половина второго! Напряжение дня понемногу спадало, он двигался теперь совсем медленно и подумал, что похож на Тобора в конце испытаний.

Почва пошла под уклон, потянуло сыростью. «Речка», – догадался Иван. Тысячу раз пролетал он над этой речушкой, направляясь из дому в институт и обратно, но только сейчас вот довелось подойти к ней.

Берег был топким. Тоненький, едва прорезавшийся серп молодой луны пролил неверный свет на торопливые волны. Они напомнили Суровцеву огненную магму, колыхавшуюся на дне кратера, через который предстояло перепрыгнуть Тобору. И ведь перепрыгнул же, черт побери. Да еще как! Стоп, кажется, он опять начинает заводиться.

Иван долго стоял, прислушиваясь к плеску реки, торопящейся где-то внизу. Ему вдруг ужасно захотелось выкупаться. От поймы речке вел довольно крутой спуск. Суровцев двинулся вниз, придерживаясь за ветви. Он небрежно сбросил одежду и шагнул в темноту. Холодная вода обожгла кожу. Речка оказалась не такой уж маленькой, как казалось сверху. Во всяком случае, было где поплавать Иван в четыре взмаха выплыл на середину реки, нырнул, выплюнул воду и, не удержавшись, совсем по-мальчишечьи выкрикнул:

– Здорово!

Позабыв о времени, он плавал, шлепал по воде, хохотал во все горло, распугивая ночную тишину. Это походило на безумие. Немного угомонившись, он уцепился за какую-то корягу, торчавшую близ берега, и подумал в слух:

– Будь жив сэр Исаак Ньютон, он непременно открыл бы четвертый закон механики, в дополнение к известным трем. И сформулировал его хотя бы так: купание в ледяной воде гонит усталость.

Стоп. Усталость?! Не о ней ли говорил что-то такое Костя днем, в сферозале?… Пораженный неясной еще мыслью, Суровцев на несколько минут застыл, не обращая внимания на то, что коряга начала потихоньку погружаться под воду. Затем выскочил на берег – мягкий, податливый и адски холодный. Тяжело дыша, ежесекундно проваливаясь в бочажины, до краев полные воды, долго искал сброшенную впопыхах одежду, А, вот она. Рука наткнулась на тяжелый продолговатый предмет в кармане куртки. Батарейка! Совсем позабыл о ней. Батарейку сунул ему в карман сынишка, когда Суровцев уходил из дому, торопясь на испытания.