No Name - Журнал "Млечный Путь" №02 2012 г. Страница 11

— Так зачем вы все-таки пришли, Хелен Тайрон?

— Господин Ламорис не стал обращаться в полицию, насколько мне известно.

Он кивнул.

— И меня это огорчает, — продолжала я. — Не потому что я желаю зла вам и вашей клинике. Но полиция, возможно, нашла бы злоумышленника. А так он остается на свободе. Здесь я вижу два варианта. Он достиг своей цели и при том не понес наказания. Либо он — или она — будет продолжать свою деятельность и вредить клинике. И то, и другое плохо.

— Так что же, по-вашему, следует предпринять?

— Найти преступника самим. И у вас лично, профессор, для этого больше возможностей, чем у меня или доктора Штейнберга. Может, больше, чем у полиции.

— Каким образом? Я врач, исследователь, а не сыщик.

— Именно. Я не бывала на ваших публичных сеансах, но знаю о них, а также читала ваши статьи. Вы используете гипноз как метод лечения. Причем доказываете, что это не следствие действия магнетического флюида, как уверяют магнетизеры, а просто внушение.

— Верно. Опыты Шарко и Бернгейма также доказывают…

Я перебила его, понимая, что, если профессор сядет на любимого конька, его не остановить.

— Даже ваши противники признают, что вы очень сильный гипнотизер. Так что же вам мешает применить свой дар, чтобы выявить преступника?

— Вы понимаете, что говорите, молодая дама? Вы хотите, чтоб я нарушил врачебную этику?

— При чем здесь врачебная этика? Я же не уговариваю вас вредить больным с помощью гипноза. А вот поспрошать персонал и не дать возможность солгать вам — почему бы нет? Это никому не повредит, а только принесет пользу.

— Роль змеи-искусительницы вам совсем не идет. Ступайте и не пытайтесь больше проникнуть в клинику (величественно так, прямо «иди и не греши»). Тогда я не стану подавать в суд.

— Кстати о суде. Ламорис ведь может потребовать через суд денежной компенсации.

— Идите, я сказал! Вас проводят.

Либби и доктор Штейнберг дожидались за дверью. Вид у обоих был виноватый.

— Ты ведь не сердишься? — сладким голосом пропела моя школьная подруга.

— Ну что ты, — искренне ответила я.

— Вы очень добры, — сказал доктор.

Он ошибался. Я совсем не добра. Просто при моей работе привыкаешь не обольщаться насчет окружающих и относиться к ним снисходительно.

— Понимаете, я не мог обманывать профессора…

— Не стоит оправдываться. Идемте, — на лестнице я спросила: — Вы ведь слышали, что я говорила профессору?

— Да. По правде говоря, Ламорис грозил судебным иском, и профессор этого опасается. Дело даже не в том, что ему придется заплатить, а в том, что труд жизни профессора будет дискредитирован, и мы лишимся пациентов.

— Я не об этом, доктор. Я о возможности использовать гипноз. Профессор прислушается к вам. Подумайте об этом, когда Ламорис заявится вновь. Не исключено, что именно он измыслил интригу, чтоб избавиться от жены, да еще и обогатиться за ваш счет.

Они выпустили меня с главного входа, и Патрик кивнул мне при этом, как старой знакомой. Доктор проводил меня до ворот, и в глубине души я была ему благодарна. Ну не нравился мне этот сад, и все. И не говорить же благоразумному доктору Штейнбергу, что у меня бабушка из Карнионы, а тамошние жители чувствительны к некоторым вещам.

Профессор Сеголен сказал, что я не гожусь на роль змеи-искусительницы. Черта с два он понимает в искусителях. Или путает их с обольстителями-обольстительницами. Тут главное — вовремя и к месту бросить зерно, и оно точно прорастет. Сам проф в силу собственной честности не додумался бы применить даденный ему от природы дар не по прямому назначению. Но чуть подтолкни его в правильном направлении — он непременно соблазнится, как ребенок новой игрушкой. Убедит себя, что это ради блага его же пациентов. Конечно, не сразу, надо несколько дней, чтоб он дозрел. А пока можно было заняться своей непосредственной работой — и кое-что выяснить относительно упомянутых в книгах фигурантов.

А потом ко мне пришла Либби. Смущение ее давно испарилось, она знала, что я не лицемерила, сказав, что не сержусь.

— Проф хочет тебя видеть, — сказала она. — Ему Ролли напел, что ты в истории хорошо сечешь, очень складно все про виконтессу объяснила, какая она была на голову больная и про то, как хотела в круглой комнате спрятаться. Вот он и велел тебя позвать, может, ты еще что про это дело читала.

— Отчего же нет? — Мне всегда было недолго собраться. Сегодня погода была хмурая, следовало к жакету прибавить пелерину и водрузить на голову шляпу.

По пути я бросила:

— Он опрашивал персонал?

— Ну да… сразу после того начал, как этот Ламорис приходил, скотина жадная. Проф долго с ним толковал наедине. А потом начал всех вызывать и беседы водить. И Ролли при нем.

Вот, значит, как. Скорее всего, Штейнберг подбросил шефу идейку, что все безобразия могут быть хитроумным планом пароходчика — убрать жену и деньги получить за это.

Я, кстати, вовсе не была уверена, что Ламорис — преступный интриган. Так же, как не уверена, что сторож — исполнитель его черных замыслов. Может, да, а может — нет. Говорю же — я не обольщаюсь насчет людей.

Итак, Ламорис затребовал компенсацию и вывел профессора из себя — то ли сумму непомерную заломил, то ли вел себя слишком нагло. И доктор не устоял перед искушением. А потом вошел во вкус.

Очень похоже на правду. Только из этого следует, что Ламорис, может, и жадный наглец, но в преступлении не повинен. Иначе не потребовалось бы допрашивать остальных.

Что ж, не будем забегать вперед.

Я впервые посещала клинику Сеголена открыто. Не могу сказать «и при свете дня» — время клонилось к вечеру, но все равно, раньше, чем в прошлые разы.

По этой же причине у дверей дежурил не Патрик, а другой охранник. Очевидно, его предупредили, что Либби приведет посетительницу, и он ни о чем не спрашивал.

— Нам в демонстрационную, — сказала моя спутница. Как будто я уже была курсе, где у них тут что.

Как выглядит демонстрационный кабинет, я могла себе представить по описаниям в разных статьях — Сеголен охотно давал открытые сеансы, доказывая преимущества своей методы. Так оно и было — очень большая комната на первом этаже, скорее даже зал. Впечатление усиливали возвышение, на котором проф проводил свои демонстрации, и несколько рядов кресел у противоположной стены. Сам профессор и занимал одно из зрительских мест. А на демонстрационной эстраде стоял доктор Штейнберг. На середину зала были выдвинуты два стула спинками друг к другу. И на одном из них восседал Патрик. Другой пустовал.

— Хорошо, что вы не промедлили, — сказал профессор. — Сестра Декс, сходите за старшей сестрой Херлихи.