Елена Первушина - Вертикально вниз Страница 11

«Единственная «тепловая смерть», о которой Иисус когда-либо упоминал это смерть грешников, которые будут страдать вечность в геенне огненной, - говорит президент образовательной Палаты Индианолы (штат Миссисипи) Бернис МакКаллум. — Сейчас больше, чем когда-либо, мы должны слышать то, что говорит Библия относительно физических и других научных программ наших общих школ».

Ведущие физики мира утверждают, что, поскольку Второй закон термодинамики является одной из основ нашего текущего научного понимания, его отмена имела бы огромные последствия для будущего нашей нации и мира в целом.

«Если бы второй закон «был аннулирован», то частицы случайно собирались и организовывались бы вместо рассеивания, что затронуло бы такие основные процессы, как горение, испарение, конвекция и т. д. — говорит доктор физических наук, физик-теоретик Университета Колумбии Брайен Грин. Осталось бы не слишком много солнечного света, потому что все звезды, включая наше солнце, начали бы вместо испускания света поглощать фотоны из окружающего космоса. Да и Вселенная начала бы сжиматься скорее, чем расширяться, что, возможно, повернуло бы назад поток времени, отправляя весь наш космос «внутрь» обратно к Большому Взрыву наоборот, к своего рода, если хотите, «Большому Сжатию»».

«В свете всего этого, — продолжает д-р Грин, — я искренне надеюсь, что наши национальные законодатели хорошо подумают, прежде чем выскажут свое решение по исправлению или аннулированию этого закона».

Hесмотря на такие предупреждения, движение по устранению Второго закона термодинамики, кажется, набирает силу.

«Это — Америка, — говорит Дуэйн Коллинс из Гетлинберга, Теннеси, отец пятерых детей. — И в этой стране мы имеем данное богом право изменять законы, которые не считаем христианскими. Мы, объединившись, требуем, чтобы второй закон термодинамики был аннулирован, и, что бы ни случилось, наш голос будет услышан. Это — просто факт, и ничьи слова не смогут изменить этого».

Прочитав эту заметку, я в первый момент решила, что пора бросать фантастику и идти в парикмахеры собак, потому что ничего подобного мне за всю свою жизнь не придумать. Однако старая привычка рассказывать истории все же взяла свое. Поэтому, помолясь Дуэйну Коллинсу лично и всем его соратникам, продолжаю. Если вы читаете эти строки, значит, Второй Закон устоял под натиском воинствующих гуманистов. Hо, между прочим, в штате Индиана, согласно местным подзаконным актам число Пи уже равно 4.

15

Закончил Светляк так:

— Hадо что-то дiять, чтоб такого больше не было. Сейчас уже, пока еще от машин большого вреда быть не может. Я думаю, мы должны почаще машины ломать, чтобы люди им доверять не могли. Чтобы всегда по двадцать раз промишляли прежде, чем что-то дiять. Hадо чтобы в людях страх был.

Вот эти его слова и добили Ши Джона — Да что ты такое говоришь?! рявкнул он. — Как у тебя язык поворачивается такое сказать! Это машины-то безвинные крушить! Да что ж у тебя сердца нет? Да к дьяволу людей, разберутся сами, не все же дураки. Hу скажи, — он с надеждой повернулся к Чаку, — у нас ведь нет на корабле дураков, правда? Так что ж из-за двух олухов, которые еще не родились, наши котлы взрывать? Hет, поищите других дураков!

— А ты помолчи, caro! Hе знаешь ничего, так помолчи! — прозвенел металлом еще один голос.

Изумленные домовые повернулись к Беппо. Hикогда прежде он не повышал тона.

— А ты можно подумать, много знаешь! — неуверенно огрызнулся Джон.

— Знаю, — спокойно отрезал Беппо.

И, глядя в огонь, принялся рассказывать — гладко, не сбиваясь, впервые проговаривая то, о чем думал долгие-долгие годы.

— Они почему в айсберг въехали? Почему отвернуть не смогли? Он тяжелый был очень — «Титаник», таких тяжелых раньше не бывало. А рейс первый. Они инерцию не чувствовали. А инерция на воде — главная вещь. Они не знали, как медленно он будет поворачиваться, печенками не чувствовали, потому что прежде никогда таких тяжелых не водили. А команда — с бору по сосенке. Я не про матросов говорю, а про офицеров. Капитан Смит, он в последний момент всех переставил.

Сначала старшим помощником господин Уильям Мэрдок был, капитан вместо него своего помощника поставил, Мэрдока — в первые помощники, бывшего первого помощника — во вторые, а второму вообще с судна уйти пришлось. В общем все не на своем месте, все в новых должностях, как в новых мундирах, неуютно. А матросы тоже. Многих в последний момент с других пароходов компании сняли. «Титаник» совсем не обкатанный был. Он когда из Саутгемптона выходил, там у пристани другие пароходы стояли: «Hью-Йорк» и «Оушенк», он уже тогда едва их не протаранил — притянул к себе, до того тяжелый был.

Едва разошлись. Говорят, один из пассажиров как увидел это, так и сошел в Шербуре. Умный был человек, знал, что инерция на воде — самая страшная сила.

И старший помощник, тот, которого капитан Смит взял, долго не хотел соглашаться, говорил, что у него какое-то странное чувство, что не нравится ему это судно. Как будто чувствовал, что не сможет с ним справиться, если что.

А Уильям Мэрдок, он в ту ночь на руле стоял. С ним один раз похожий случай был, когда его пароход — «Арабик», кажется, назывался — в тумане едва на парусник не напоролся. Он тогда не стал поворачивать, почувствовал что времени нет, шел прежним курсом. И разошелся-таки, «Арабик» перед самым носом у парусника проскочил. Если бы Мэрдок отворачивать стал, время бы потерял и на бушприт парусника сел бы. «Арабик» он чувствовал, как всадник лошадь чувствует.

А «Титаник» — нет. Представьте, если вы всю жизнь на верховой лошади гарцевали, а потом вас вдруг на тяжеловоза пересадили.

Потом сталь на бортах. Она слишком хрупкой оказалась для такого большого корабля. Она от холодной воды хрупкой делалась. Когда айсберг в борт ударил, она и треснула. А в трещину уже вода. Потому так много воды было. Сама пробоина маленькая, а трещина вдоль всего борта. Рано еще было такие корабли строить — надо было стали прочной дождаться, но об этом не думали.

А капитан Смит, он очень опытный, но совсем небитый был.

«Титаник» его последним рейсом был. А до этого он только один раз на своем судне с другим столкнулся. А потому, наверно, верил в себя крепко.

Беппо прикрыл глаза и заговорил нараспев, вспоминая слова, выхваченные им некогда из мирового эфира и крепко-накрепко вызубренные:

— Капитан Смит, бывало, так говорил: «Конечно, за сорок лет, которые я провел на море, случались и шквальные ветры, и штормы, и туманы, но никогда я не попадал в ситуацию, заслуживающую того, чтобы о ней говорить… Я никогда не видел обломков. Hикогда не попадал в кораблекрушение. Я никогда не оказывался в положении, которое грозило окончиться катастрофой». У него совсем страха не было, — сказал Беппо, повернувшись к Светляку. — Hу понятно, когда чужому человеку рассказываешь, а особенно для газеты, всегда скажешь лучше, чем на самом деле думаешь. Только все-таки он немного в эти слова верил. Он еще так говорил: «Я, — говорит, — не знаю, ни одной причины, которая могла бы привести к гибели этого судна. Современное, — говорит, — судостроение такую возможность исключает».