Анастасия Дубинина - Сказка про каштан Страница 11

(Не посрами, сказал в уголке сознания дядя Эдерик, выходя на миг из тени, и снова скрываясь в тень…Мою душу… — напомнила девушка-фэйри, поднимая белый, как у утопленницы, худенький палец с волосяным колечком…)

…Айрик вытянул меч из ножен и, стиснув зубы, полоснул себя по сгибу руки. Там, где тянулась белая полоса прошлого шрама. Порез оказался слабым и не сразу набух кровью. Айрик застонал от безнадежности („Крови должно вытечь не много, но и не мало, ровно столько, чтобы встать у черты, не переходя ее… Ты должен потерять сознание, но остаться в живых…“), перекрестился и полоснул еще раз. На этот раз кровь потекла обильно и такими сильными толчками, что едва не залила Айрику колени. Он лег навзничь, отстранив подальше порезанную руку, чтобы не запачкать себе всю одежду, закрыл глаза и стал считать. Сквозь теплый пульс боли он слышал свой мерный внутренний голос, вместо цифр уже называющий какие-то слова, кажется, стихотворные, кажется, какую-то балладу, которую пел менестрель на давнем пиру, когда Эйрик еще был

(жив)

здоров… Здоров!!! А не жив!!! Он жив, и он будет жив, потому что я спасу тебя, я спасу тебя, брат…

Краткий Путь, Краткий Путь, отчаянно воззвал Айрик, когда его сознание уже погружалось в туман. Пусть, когда я очнусь и, пошатываясь, подойду к воде, чтобы попить и омыть засохшую кровь, я вернусь не один. Пожалуйста, Господи, пожалуйста. Прости меня, помоги мне, пожалуйста, если можно.»

— Он шел по черной земле, и это была первая из пяти — Земля Страха. Остальные звались Землями Опустошения, Надежды, дальше — сейчас, погоди, я вспомню — а, Земля Страдания, и последняя — Одиночества. Так вот, он шел и молился, и ни один страх не мог подчинить его себе. К нему приходили разные образы из его снов, и его мертвая матушка звала его, и черный волк гнался за ним, и какие-то вражеские воины грозили из тени — но Айрик, не оборачиваясь и сжимая каштановый лист, все шел вперед. И дошел наконец — до глубокой борозды в земле, пересекающей дорожку, и понял, что это граница меж Первой Землей и Второй. Он стиснул в кулаке каштановый лист и воззвал:

«Эйрик, Эйрик, цветет ли каштан?»

И показалось ему, что издалека, будто бы с края земли, отзывается знакомый голос:

«Айрик, Айрик, каштан наш в цвету».

Тогда он понял, что брат его жив, и что пока он успевает в срок. Тогда он перешагнул борозду и оказался на Второй Земле, там царило вечное утро, и солнце еще не взошло, но небо уже светилось бледным светом… Дорожка все так же ярко блестела, но черный лес при свете стал зеленым, и то была Земля Опустошения…

«… Айрик сидел в самом начале пути, сжимая голову руками. Плакать он уже не мог, а встать и пойти не умел себя заставить. Потому что он знал, кто там ждет его за поворотом тропы, стоя поперек дороги. Тот, при виде кого он развернулся и с криком бросился бежать сколько-то — непонятно, сколько — времени назад.

Его отец, с багровым раздутым горлом, с обрывком веревки на шее. С ужасной улыбкой, которая была тем страшнее, что касалась безмерно любимого лица.

А ведь он уже был близок к границе. Даже увидел ее — тонкую полосу на земле — и успел возгордиться, что прошел-таки всю первую землю, что не боится ничего…

„Ничего?“ — спросила услужливая память.

„А что ты скажешь на это?“ — тут же предложила Первая Земля, и появился ОН…

Ну, встань же, Айрик, иди. Нельзя же сидеть тут вечно.

„Не могу. Там… ОН.“

„Ну и что? Время идет. С каждой минутой из твоего брата уходит жизнь. Просто пройди мимо него. Если заступит путь — оттолкни.“

„Но я НЕ МОГУ!“ — отчаянно крикнул Айрик в темноту, но ответа ему не было.

А вдруг он что-нибудь скажет?.. Откроет мертвый рот и… Тогда у Айрика, наверное, разорвется сердце.

…Спасла его мысль, такая простая, что казалась неимоверной. Ведь это ж твой отец, дурак, сказал у Айрика в голове ясный голос, пожхожий на его собственный. Наверно, это и был он сам — та чистая часть его души, что сохранила здравый рассудок. Это твой отец, и он тебя любит, а ты любишь его. Никто из вас не причинит другому зла. Вставай, иди, не теряй время.

Вместе с тем Айрик разозлился. Он разозлился на самого себя — да так сильно, что будь это кто-нибудь другой, он бы, наверно, ему врезал. Трус несчастный! Надо брата спасать, а не в себе копаться! Пошел, щенок проклятый, — приказал Айрик своему телу, подымая его и посылая вперед. Он пошел по дорожке, все убыстряя шаг, проклиная себя за потерянное время, — и в конце он уже бежал, с тяжело колотящимся сердцем. За поворотом, где ожидал его в прошлый раз… где ожидал… за ТЕМ поворотом — Айрик чуть замедлил бег и закусил губу — но там никого не было. Только ярко блестела в нескольких шагах (и будто бы даже ближе, чем раньше?) белая полоса. Граница.

Айрик преодолел ее длинным прыжком, будто прыгал в пропасть. На миг ему показалось, что так оно и было — слишком уж затянулся его полет с зажмуренными глазами, и сердце ухнуло и куда-то провалилось — но тут, от толчка о твердую землю едва устояв на ногах, он шумно выдохнул и разомкнул веки.

Здесь не было ночи. И никакой разделительной полосы за спиной тоже не было, и не было и в помине черного леса. Была белая тропа под ногами. Были темно-зеленые деревья, сосны и ели, встающие кое-где в траве. Трава по пояс — до самого горизонта. Изумрудно-зеленая, налитая соком. Бледное рассветное небо, а солнце еще не взошло (оно здесь и не взойдет, здесь всегда — рассвет, внезапно понял Айрик.) И — безветрие, такая абсолютная тишь, что мальчик слышал, как бьется его сердце. Левая рука чуть пульсировала болью, но, взглянув на нее, Айрик не увидел ни следа пореза. Даже старый шрам исчез. Айрик осторожно провел пальцами по гладкой коже, и боль не стала сильнее. Это была и не боль, а, скорее, воспоминание о боли, оставшейся далеко-далеко, в другом мире.

Как хорошо и спокойно, подумал Айрик. Вот здесь можно остаться навсегда. Лежать в высоченной зеленой траве и не думать ни о чем. Нет ни печали, ни боли, ничего. Только бледный рассвет, только мягких хвойный запах, только — вечный покой…

…Ну уж нет. Ему не нужен вечный покой, ему нужен брат.

Айрик, сбросив оцепенение, двинулся вперед, и тут слева, из низкого изумрудного ельника, вышел длиннолицый человек в синем плаще и приветствовал Айрика окликом.

Мальчик остановился, давая ему приблизиться, и тут узнал встречного это был Талайсин, заезжий бард, тот самый, что пел на пиру длинную красивую балладу о деве и воине, прекрасную балладу, сценку из которой они с братом потом разыграли на замковом дворе…

— Здравствуйте, принц.

— Здравствуй, — отвечал Айрик, уже успевший привыкнуть к этому слову. Они с Эйриком все время держались вместе, они звали друг друга „брат“ удивительно ли, что у гостей эарлова двора не оставалось сомнения в их родстве?..