Леонид Панасенко - Танцы по-нестинарски Страница 11

Захар докурил «Приму» до того, что окурок прижег пальцы. Он распечатал конверт, который уже успел заклеить, достал письмо к Сергею. И тут вся решительность и радость вдруг куда-то девались. Что написать и как написать? Нужно ли вообще об этом писать?

Захар долго думал, потом сделал в конце письма короткую приписку:

«Сынок! Несколько минут назад в бумагах твоей покойной матери я нашел такое, что перевернуло мне всю жизнь. Дело прошлое, но очень важное и касается оно нас с тобой. В письме о таком не напишешь… Поэтому приезжай теперь непременно!»

Несмотря на поздний час, Захар отнес письмо на почту, бросил в ящик. Помолодевший и счастливый, он возвращался домой и прикидывал: через сколько дней сын получит его весточку? Догадается ли он, что произошло? Наверное, догадается. Должен догадаться.

Лахтин открыл глаза и вздрогнул от неожиданности: на другой стороне кровати возле спящей Ляли нахально развалился… его двойник.

— А девочка хороша, — гнусным шепотом заключил Йегрес и плотоядно ухмыльнулся. — Жаль, черт возьми, что я не материальный. Роль святого духа, как ты понимаешь, меня мало устраивает.

Он протянул свою черную лапу, театрально положил ее Ляле на грудь.

— Ты чего сюда заявился?! — прошипел Лахтин. — Убирайся!

— И не подумаю, — засмеялся Йегрес, — собственник проклятый… Конечно, если ты будешь выступать, то я могу и уйти. Слетаю, например, к Светлане. Она еще тоже не вставала…

— Пошли на кухню, — взмолился Лахтин. — Разбудишь Ляльку — что я ей скажу?

Он осторожно выбрался из постели, прикрыл за собой дверь спальни. Двойник объявился на кухне прямо из стены. Однако полностью выходить не стал: высунул возле холодильника торс, оперся плечом о шкафчик.

«Если Лялька проснется и увидит этот живой горельеф, точно с ума сойдет, — подумал Лахтин. — Надо поскорее его отправить… Впрочем, кроме меня, его, кажется, никто не видит…»

— Небось в мечтах уже премию получаешь? — полюбопытствовал Злодей и покачал головой. — Шанс, конечно, есть. Но ты себя, Сергей, на худшее настрой. В случае чего — не так обидно будет.

Он впервые назвал Лахтина по имени. Тот удивился: «С каких это пор? Обычно двойник говорит пренебрежительно и грубовато. Насмешничает, подкалывает, язвит…»

— Ты, кстати, тут особо не сибаритствуй и Ляльку не обижай, назидательно сказал Йегрес. — Прогонит.

— Кого? Меня? Мышка меня прогонит? — Лахтин пожал плечами. — Я вижу, Злодей, ты переутомился. Заговариваться стал.

— Мое дело предупредить… Еще тебе два совета впрок. Вишневского в серьезное дело не пускай — увлечется, потом не оторвешь. Бери пока его идеи и внедряй их… осваивай. А его заканчивать диссертацию посади — он тебе за это в ножки поклонится. Это первое. Второе: не тяни с переводом Светланы. Ты же знаешь, в отделе главного механика освободилось хорошее место. Девушка толковая, перешла на третий курс — уговори Павла Александровича, чтобы взял. Чем раньше уберешь ее из приемной, тем скорее твоей станет.

— Все-то ты рассчитал. Стратег…

— Это ты рассчитал. И сам себе советы даешь, — ухмыльнулся двойник.

— Опять темнишь? — Лахтин включил конфорку, поставил на плиту чайник.

— Так я весь из темени, — сказал Йегрес и прислушался. — Все, конец аудиенции. Проснулась твоя милашка. Помни, что я сказал, и будь здоров.

Он нырнул в водопроводный стояк, и трубы на всех этажах загремели, будто по ним пронесся град камней.

«Полдома, негодяй, разбудил», — подумал Лахтин, возвращаясь в спальню. Он завалился на кровать, будто большой кот, и стал целовать Лялю. И маленькая женщина в самом деле проснулась.

— Ты тупик моих желаний, — прошептал он довольно пошловатую фразу, которую услышал в КБ от Генина, обхаживавшего в коридорах всех встречных сотрудниц.

Ляля высвободилась:

— Чайник дребезжит, слышишь?

Потом она готовила завтрак, а Лахтин ошивался на кухне и, сам того не замечая, мешал: снова фальшиво и громко напевал о «неудачнике», целовал Лялю, когда она отцеживала картошку, курил.

«Бог мой, — с раздражением подумала Ляля. — Ведь он всерьез полагает, что весь мир создан специально для него, Сереженьки Лахтина, для его пользования. А уж я и подавно… — Она попробовала успокоить себя. Сережа, конечно, эгоист, но и ты не лучше. Тебе мало владеть им по случаю. Тебе подавай его целиком и навсегда — обычная женская логика. А он обычная мужская логика — этого не хочет. Да, больше не хочет, чем не может, потому что с Тамарой его уже долгие годы ничто не связывает. И ни с кем не связывает. Разве что со своим отражением в зеркале…»

И тут Ляля вдруг нечто поняла и даже испугалась своего открытия: она повторяет привычные соображения, а на самом деле не хочет им владеть — ни теперь, ни тем более всегда. Мысль была отчетливая и определенная, но Ляля поспешно прогнала ее прочь. Съездит в Мацесту, отдохнет. А там и сентябрь. Пойдет на работу, привезет к себе Димку… А Сергей… Не хочется сейчас копаться в их отношениях. Само собой все решится.

Они вернулись в комнату.

— Мышка, я принимаю волевое решение. — Лахтин допил кофе, встал. Подскажи, где твой билет на поезд?

— На телевизоре, — машинально ответила она.

— Ага, вот он, купейненький. Раз ты меня любишь, а это факт, значит, остаешься. А соблазн купейненький…

Он разорвал билет, выбросил обрывки.

— Ты согласна, Мышка? — спросил он, протягивая к ней руки. Великолепный принцип: все, что мешает нам быть счастливыми, — в мусорное ведро!

— Гениально! — подтвердила Ляля, и губы ее задрожали. — По крайней мере, эффектно, как в кино. Ты не подумал, что я могла бы сдать билет?

— Мышка, я не узнаю тебя! — вскричал Лахтин, привлекая ее к себе. Тратить наше драгоценное время на прозу жизни! На какие-то рубли?! Опомнись!

— Опомнилась, — чужим голосом сказала Ляля и решительно высвободилась из его объятий. — Может, и путевку заодно порвешь? Она, кстати, ровесница наших отношений — я ее четыре года дожидалась!

Пораженный ее тоном, Лахтин даже отступил на шаг, чтобы получше разглядеть маленькую женщину.

— Не может быть, — сказал он. — Ты сердишься? Из-за этой чепухи? Да я тебе десяток путевок достану. Выбирай любой курорт, вплоть до международного.

— Это не проза жизни, — зло ответила Ляля. — Это моя жизнь. Ты приходишь ко мне отдохнуть, на полный пансион. Я уже не говорю о том, что трачу на тебя душу. Но знаешь ли ты, мой романтичный и ультрасовременный любовник, что один твой визит съедает половину моей зарплаты?! Что я потом с философским видом жую в школьном буфете пирожки и запиваю их почти бесплатным молоком? Что я молода и мне хочется носить красивые платья и хоть изредка надевать свои дешевые украшения…