Фрэнк Герберт - Дети Дюны Страница 116

И Лито заговорил, взяв разговорную интонацию, маскируя собственное напряжение — сбалансированное усилие, которого требовал от него иной уровень его соперника.

— У меня нет страстной веры в правду, и исповедую я лишь то, что сам творю, — сказал он. И уловил тогда движение между ним и его отцом, нечто, гранулярные свойства чего касались только собственной, страстно субъективной, веры Лито в самого себя. Из этой веры он и знал, что разметил вехи Золотой Тропы. Наступит день, когда эти вехи смогут поведать другим, как быть человечными — странный дар от того, что в этот день уже не будет человеком. Но такие вехи всегда расставляются рисковыми игроками. Лито ощущал, как тут и там возникали они но всему пейзажу его внутренних жизней — и, ощущая это, бесповоротно пошел ва-банк.

Он тихо понюхал воздух, ожидая сигнала, о котором и он, и отец знали, что он должен появиться. Оставался лишь один вопрос: предостережет ли отец напуганного до смерти юного поводыря, ждущего их внизу?

Вскоре Лито опалил запах озона в своих ноздрях, разоблачительный запах защитного поля. Верный приказам, данным ему Отверженными, юный Тарик пытается убить обоих этих опасных Атридесов разом, не ведая об ужасах, которые это обрушит.

— Нет, — шепнул Проповедник.

Но Лито знал, что сигнал истинен. Он чуял озон, но воздух вокруг них не позвякивал. Тарик использовал в пустыне псевдо-поле — оружие, разработанное исключительно для Арракиса. Эффект Холцмана призовет червя, в то же время приводя его в неистовство. Ничто не остановит такого червя ни вода, ни присутствие песчаной форели… Ничто. Да, поводырь установил устройство на склоне дюны и теперь выбирался бочком из опасной зоны.

Лито вспрыгнул на вершину дюны, услышал протестующий вопль отца, но мощнейший импульс усиленных мускулов Лито ракетой швырнул вперед его тело. Одна взметнувшаяся рука ухватила Тарика за шею, через стилсьют, другая обвилась вокруг поясницы обреченного юноши. Раздался один короткий щелчок — шея сломалась. Лито перекувырнулся, поднял свое тело, словно отменно сбалансированный инструмент, и нырнул прямо туда, где в песке было спрятано псевдополе. Его пальцы нашли приспособление, он извлек его из песка и по широкой дуге швырнул далеко к югу.

Вскоре из того места, куда упало псевдо-поле, донесся громчайший шипяще-молотящий грохот. Потом он смолк, и вновь наступила тишина.

Лито поглядел на вершину дюны, где стоял его отец, все еще непокорный, но уже побежденный. Да, это Пол Муад Диб там — слепой, гневный, близкий к отчаянию из-за последствий его бегства от того видения, которое принял Лито. Пол мог бы поразмыслить теперь над словами из Долгого Коана Дзэнсунни: «При одном из актов прозрения будущего Муад Диб ввел элемент роста и развития в самое предвидение, через которое он видел человеческое существование. Через это он тратил несомненность. Стремясь к абсолютности упорядоченного прозрения, он умножил беспорядок, сказал прозрение».

Одним прыжком вернувшись на вершину дюны, Лито сказал:

— Теперь я — твой поводырь.

— Никогда!

— Вернешься ли назад в Шулох? Даже если они и хорошо тебя примут, когда ты вернешься без Тарика, то куда теперь делся Шулох? Видят ли его твои глаза?

Тогда Пол повернулся к сыну, устремив на него безглазые глазницы:

— Ты действительно знаешь тот мир, который здесь создал?

Лито уловил особое ударение в вопроса Видение, которое, как они оба знали, запущено здесь в ужасающее движение, требовало, чтобы акт создания произошел в установленной точке времени. В тот миг, все чуткое мироздание разместится в линейной перспективе времени, обладающего характеристиками упорядоченной прогрессии. Они вошли в это время как могли бы вскочить в движущийся транспорт — и сойти могли лишь точно так же.

Против этого, у Лито были в руках поводья из многих нитей, уравновешенные его собственным, видениями освещенном, взгляде на время как на многомерное и многократное петляющее. Он был зрячим в мире слепых. Только он мог разгромить упорядоченные логические основания, потому что его отец больше не держал поводья. С точки зрения Лито, сын изменил прошлое. А мысль, даже и невообразимая еще, из отдаленнейшего будущего могла повлиять на СЕЙЧАС и шевельнуть его рукой.

Только ЕГО рукой.

Пол понимал это, потому что не мог больше видеть, как Лито способен управлять поводьями, мог только распознать вне-человеческие последствия, которые принял для себя Лито. И он подумал: «Вот перемена, о которой я молился. Почему я ее страшусь? Потому что это — Золотая Тропа!?

— Я здесь, чтобы придать целесообразность эволюции, и, следовательно, придать целесообразность нашим жизням, — сказал Лито.

— Ты ЖЕЛАЕШЬ прожить все эти тысячи лет, изменяясь так, как тебе теперь известно, что ты изменишься?

Лито понял, что отец говорит не о физических изменениях. Физические последствия понимали они оба: Лито будет приспосабливаться и приспосабливаться, кожа-не-его-собственная будет приспосабливаться и приспосабливаться. Эволюционное взаимопроникновение переплавит обе части в иное, они сольются, преображенные в единое, возникнет новое целое. Когда состоится метаморфоза — ЕСЛИ состоится — возникнет мыслящее создание ужасающих размеров, и мир станет поклоняться ему.

Нет… Пол имел в виду перемены внутренние, мысли и решения, которые будут влиять на жизнь поклоняющихся.

— Те, кто думает, что ты мертв, — сказал Лито, — знаешь, какие они приписывают тебе последние слова?

— Конечно.

— «Сейчас я делаю то, что вся жизнь должна сделать во имя службы жизни». Ты никогда этого не говорил, но жрец, думавший, будто ты никогда не сможешь вернуться и обозвать его лжецом, вложил эти слова в твои уста. — Я бы не назвал его лжецом, — Проповедник глубоко вздохнул. — Это хорошие последние слова.

— Останешься ли ты здесь или вернешься в свою хижину у водоема Шулоха? — спросил Лито.

— Теперь это твой мир, — ответил Пол.

Это признание поражения как ножом резануло Лито. Пол постарался управлять последними нитями личного видения — выбор, за много лет до того сделанный им в съетче Табр. Ради этого, он принял свою роль инструмента мщения Отверженных, оставшихся от Джакуруту. Они осквернили его, но он предпочел скорей принять это, чем тот взгляд на мир, который выбрал Лито. Печаль Лито была так велика, что он несколько миль не мог говорить.

Справившись наконец со своим голосом, Лито сказал:

— Итак, ты заманил Алию, искусил ее и сбил ее на бездействие и на неверные решения. А теперь она знает, кто ты.

— Знает… Да, она знает.

Голос Пола звучал по-стариковски и полнился подавленным протестом. Но запас сопротивления в нем еще оставался. Он сказал: