Дмитрий Федотов - Русский фронтир (сборник) Страница 12

– Боимся спасательного корабля. – Чернецкий криво усмехнулся. – Докатились. Надо попросить у доктора таблеток от паранойи. Да-да, я тоже опасаюсь, не вы один.

– Такие у нас спасательные корабли! У нас все такое! И сами мы в общем не подарки… Спускаемый аппарат весом в три тонны пролюбить на ровном месте – это что?! Это как?! Это я не вас спрашиваю! Это я вообще! Но считаю, всем должно быть стыдно! Всем!

Чернецкий закусил губу, Акопов еще глубже засунул руки в карманы.

– Когда будете готовы? – деловито спросил полковник.

– Момент… – Чернецкий заглянул в салон конвертоплана, там ему что-то сказали. – Полная готовность – три часа.

– С вашего позволения, я пойду тренироваться, – слабым голосом сообщил Акопов. – Э-э… Начальник, будьте добры, скажите Петровичеву, что я немного полетаю тут.

– Капитан не против, я гарантирую это.

– Добровольно? – спросил Акопов вкрадчиво.

– В смысле?..

– Ну, капитан – добровольно не против?.. Он тоже напишет заявление?

– Обязательно напишет, – сказал я.

Все уставились на меня. До этого момента они, похоже, в упор не видели, что рядом торчит дипломатический советник.

Конечно, я умею становиться незаметным, работа такая. Но если честно, им просто было на советника наплевать глубочайшим образом.

Герои, что с них взять.

Все-таки переборщили мы, запугивая наших партнеров и заклятых друзей тяжелыми звездолетами МЧС. Сделали кораблям такую шикарную рекламу, что у самих поджилки трясутся.

А с другой стороны, должна быть у великой державы сообразная по размеру дубина. Если держава совсем добродушная, вот, к примеру, как наша – дубина народной войны. Мирный русский трактор.

Тяжелый звездолет МЧС это такая вещь в себе. С выдающимися конструктивными особенностями. Специалисты подозревают, что она может крепко вломить. У России нет военного флота в чистом виде – а у кого он есть? – но, черт побери, раньше мы не давали спасательным кораблям имена полководцев. А как пошла со стапелей «тяжелая» серия – опаньки, то «Жуков», то «Суворов»… Имена с намеком. На борьбу с метеоритной опасностью, например. Чтобы не мелочиться, сразу в размере астероида. Бац – и нету. В крошево.

В нашем положении как раз «Кутузова» не хватало, чтобы внутри экспедиции начали плодиться конспирологические теории.

Понятное дело, это страхи наши, мы полгода на взводе, нас транквилизаторы не берут. Не будет никакого прижигания – сейчас, по крайней мере, – а просто еще месяцев через пять-шесть другой звездолет скинет новый контейнер. И оставшиеся в живых начнут вакцинировать оставшихся в живых. Но местная цивилизация окажется подкошена напрочь, едва ли не безнадежно. И разругаемся мы с ней вдребезги. Ну геноцид же в натуре. Любому идиоту ясно: пришельцы освобождают планету для себя.

К счастью, Тунгус легко может представить, как его внуки заседают у нас в Сенате – я тоже могу, да так и будет, – а идея геноцида вождю недоступна. Весь опыт предков Тунгуса – это опыт завоевания ради умножения, а не вычитания. Тунгус сам кочевого рода, его пращуры ходили сюда, на границу степи, чтобы торговать с земледельцами. Потом кто-то умный сказал: надо дать оседлым по шее и возглавить. Объединим два племени, тогда нас уже никто не тронет, а мы – кого захотим, того и пригласим в долю, пристроим к общему делу… Так началась династия Ун, так сложилась ее идеология: плавно и по возможности без боя расширять сферу влияния. Так мотивировать роды и племена, чтобы те осознали себя частью большого единого народа и поняли свою выгоду. И соседям пусть расскажут.

Типичная имперская модель. Поэтому Тунгус не верит, что русские способны истребить его людей. Он нас видит насквозь – и видит своих. Мы реально одной крови.

Тунгуса мало трогает то, что мы светлокожие милашки с открытыми мягкими лицами, а наши улыбки точь-в-точь копируют умильные мордочки здешних кошек – неспроста черные девчонки так и рвутся обнять и погладить русского парня. Этой лирикой вождя не проймешь. Ему близки российские понятия совести и чести. Он тоже за справедливость для всех.

Пока мы изучали его народ и его землю, он изучал нас. Мы засыпали столицу и окрестности «жучками», а вождь прислал к нам младших сыновей и дочерей. Они преподавали нам язык и манеры, а сами – наблюдали. И рассказывали отцу. То, что вождь, с его открытой неприязнью к дипломатам, называет меня другом – заслуга моей юной наставницы Унгури. Ходить в гости к начальнику экспедиции Тунгус начал с подачи молодого вождя пограничной стражи Унгасана, который, если верить полковнику, вынул из него душу и едва не раскрутил на военную тайну. Унгелен, парень с солнечной улыбкой, о котором разведка говорила, что если вы с этим юношей поздоровались, то уже сказали лишнего, встречал во дворце земные делегации – и рубил контакты один за другим. Вот не нравились они ему. А нас по сей день обвиняют, что мы задурили туземцам головы… Местные неплохо рассорили нас с остальным миром. Не исключено, что вполне осознанно. Чтобы мы уже не могли отыграть назад.

Ну, испортить репутацию России невозможно, она и так в принципе отсутствует с тех пор, как мы переформатировались в империю. Когда я объяснил Тунгусу, что русских скорее побаиваются, чем уважают, а в целом просто не любят, и ему надо это учитывать, вождь равнодушно сказал: чего тут учитывать, сам такой. Поглядел на меня сверху вниз и добавил: то, что вы зовете «внешней политикой», вообще глупость. У нас тут не бывает внешней политики, только внешняя торговля. И еще долг, смысл которого – собирать народы воедино, ибо вместе мы сможем больше.

И никакой, заметьте, болтовни об исторической миссии династии Ун. Никакой мании величия. Тунгус и так великий, по должности, куда ему еще маньячить.

По-настоящему вождь нас зауважал, когда мы не сбежали от эпидемии. До того момента он еще подумывал о России в категориях стратегических, как о сильном игроке, под которого надо так хитро лечь, чтобы осталось непонятно, кто кого поимел.

А тут он просто убедился, что мы не дерьмо.

Кстати, наших летчиков вождь знает и отличает еще с первой высадки. Чернецкий предлагал его прокатить на конвертоплане, пока полковник не видит, а Тунгус говорит: «Лет двадцать назад я бы с радостью, а теперь не могу себе позволить. У меня народ, за который я отвечаю. Вот ты упадешь – и что тогда?..»

Покойный Леша Сорочкин вспоминал, что сломал половину головы и подвесил транслятор, пытаясь разгадать, в чем подвох и чего он не понял, – настолько по-земному прозвучала эта фраза.

Лингвиста Сорочкина великий вождь тоже хорошо знал…

– А-а, это вы, Русаков… – сказал полковник. – Не заметил.

И даже руку мне пожал, счастье-то какое.

– Вас здесь не стояло, – на всякий случай уточнил он.

– Еще как стояло. Я передал экипажам одобрение и пожелание удачи от великого вождя Унгусмана.

– Вот же хитрый папуас! Нет, он прекрасный дядька, я ничего такого… но сволочь редкая.

– Это мы оставим за скобками, с вашего позволения. Что же касается любезного капитана… да и всех присутствующих. Кажется очевидным, что в случае провала нашей затеи…

– Нашей?! – полковник сделал большие глаза.

– Представьте себе, да. В случае провала она будет объявлена безответственной выходкой сводного летного отряда. В случае же успеха мы имеем план операции, дерзкий и решительный, оформленный вашим штабом во всех подробностях, доведенный своевременно… и так далее. И мое скромное «Ознакомлен» на этом плане тоже будет.

– Ваш-то какой интерес лезть в наши игры… гражданин Русаков?

Я чувствовал, как летчики буравят мою спину недобрыми глазами. Чернецкий явно призадумался, не напрасно ли держал меня за человека.

– Медальку захотелось в случае успеха? – Полковник невесело хохотнул. – А если я вас за собой потяну, когда меня военная прокуратура возьмет за жабры?.. Нет, правда, объяснитесь, будьте добры, пока мы сами чего лишнего не придумали.

– Мне сейчас по дальней связи поступила инструкция, которая частично предназначена вам, – произнес я со всей возможной мягкостью. – Могу передать на словах, но будет лучше, если вы ознакомитесь с частью, вас касающейся, на посту ДС. Как я понимаю, Управление не хочет оставлять следов и поэтому действует через мое ведомство.

Полковник выразительно глянул на летчиков. Акопов кивнул и ушел, Чернецкий залез в конвертоплан и захлопнул дверцу.

– Ну что там? Решились наконец? Приказано драпать? А вы, значит, против? – спросил полковник недоверчиво.

– Приказано выжить. Каким образом, я вам доложил – путем реализации плана Чернецкого на наш страх и риск. Мне передали код от люка спускаемого аппарата, и я могу поступить с ним на свое усмотрение, не поставив вас в известность. Сообщить его летчикам, например.

Полковник обдумывал эту новость целую секунду, прежде чем прийти к очевидному выводу.