Виктор Хорошулин - Таинственный остров Кнайпхоф. Исторический детектив, фантастика Страница 12

Работа подвигалась споро. Ольшаник рос на краю леса, на ветках деревьев было множество шишек. Срывая их, молодой лекарь напевал про себя шуточную песенку про гуся, отправившегося охотиться на зайцев. Закончив дело, Якоб вытер со лба пот, потянулся, распрямляя спину, и… вдруг почувствовал на себе чей-то тяжёлый взгляд. Рука юноши потянулась к стилету, который он всегда носил с собой. Одновременно он оглянулся.

Огромная волчица стояла за его спиной. Жёлтые глаза в упор глядели на него, ноздри раздувались, реагируя на запахи, вьющиеся на милю в округе. Изредка её пасть скалилась, обнажая внушительные клыки.

Казалось, это старая Герра вернулась из недавно рассказанной Якобу легенды.

Но явной агрессии во взгляде хищника молодой лекарь не уловил, поэтому понемногу начал успокаиваться.

– Что тебе надо, лесной зверь? — Юноша старался говорить, как можно спокойнее. — Я не чиню вреда вашему роду, — лезвие стилета сверкнуло в его руке. — Но сумею себя защитить.

По счастью, волчица была одна. По крайней мере, других её собратьев он не заметил. Возникла уверенность, что на этот раз они разойдутся миром.

– Если тебе интересно, зачем я пришёл в лес… — Якоб как-то слышал, что если со зверем разговаривать ровно и спокойно, у него снижается агрессия, — то я собираю ольховые шишки. Они нужны для лечения людей…

Волчица развернулась и не спеша пошла в лес. Пройдя несколько шагов, она вновь остановилась и повернула голову к следящему за ней человеку. Её взгляд, казалось, говорил: «следуй за мной». Но Якоб стоял, как вкопанный. Зверь тоже не двигался. Пересилив себя, юноша сделал первый шаг к лесной хищнице. Затем второй. Волчица снова отошла, остановилась и вновь выжидательно посмотрела на человека. «Она меня куда-то зовёт!» — осенила Якоба мысль и он, забыв про осторожность, закинул мешок за спину и последовал навстречу своей судьбе.

Волчица вела его вглубь леса. Молодой лекарь с трудом продирался сквозь ветки и колючие сучья, прикрывая лицо рукой. Зверь отбегал вперёд, затем терпеливо дожидался, когда неуклюжий человек доберётся до него, после чего снова углублялся в известном ему одному направлении.

Так продолжалось около получаса. Якоб старался отслеживать свой путь, ведь не дай бог заблудиться в лесу, где водятся такие хищники! Начинался пригорок. Лес стал более величественным, высокие сосны и ели, берёзы и дубы стояли молчаливыми стражами. «Интересно, куда она меня ведёт? – мелькнула у юноши мысль. – И долго ли ещё идти? Скоро ведь начнёт темнеть! В лесу и так уже сумрачно…»

Но вот, лес заметно поредел и Якоб оказался на небольшом участке, поросшем деревьями странной формы: их стволы были причудливо изогнуты, словно деревья стояли пьяные или застыли, изображая Пляску смерти17. Якоб слышал от Курта Химмеля, что так «танцевали» некоторые деревья (сосны и берёзы) на Курише Нерунг18, за что их так и прозвали — «танцующий лес». Но здесь, в двух милях от Альтштадта, встретить нечто подобное он не ожидал. От увиденного стало как-то неуютно. А где же волчица? Молодой лекарь оглянулся — зверя нигде не было. Возможно, она привела его туда, куда хотела. Что ждёт его здесь? Безмолвие леса действовало удручающе и нагнетало тревогу. «Пожалуй, огляжусь да пойду обратно», — решил Якоб.

Искривлённые стволы сосен, елей и берёз, грибы меж опавшими листьями, мох, корни деревьев, кое-где в бурой траве — редкие капли брусники… Неподалёку — сложенные друг на друга валуны, позеленевшие от времени… Несколько вбитых в землю деревянных столбов, сплошь покрытые мхом. Якоб подошёл к камням. На одном из них виднеются какие-то письмена. «Уж ни капище ли это древних пруссов?» — догадался молодой лекарь. «Танцующий лес» — весьма примечательное место. Конечно, язычники вполне могли здесь обустроить своё святилище. Камни, скорее всего, выполняли роль алтаря или жертвенника, здесь прусские жрецы, кривисы, приносили богам жертвы и дань, а столбы, видимо, являлись древними идолами.

Якоб обошёл валуны, внимательно вглядываясь в их поверхность, словно стараясь что-то здесь найти. Не зря же волчица привела его сюда! Именно привела, и как тут не поверить в мистическую силу диких зверей? Под ногами угадывались уложенные брёвна, уже давно сгнившие и превратившиеся в труху. Да, это действительно, было прусским капищем… Неожиданно Якоб обнаружил между валунами тоненькую верёвочку, похожую на высохший стебелёк лесной травы. Он потянул её и вытащил из-под камня мешочек, напоминающий ладанку. Отчего-то сильно забилось сердце. Осторожно развязав мешочек, молодой лекарь извлёк из него кусок шлифованного янтаря. По форме и размерам он напоминал разрезанное пополам куриное яйцо. На одной его половине виднелась нацарапанная чем-то острым надпись: Gabi Schol, на второй – Jakob Schol. Это были имена: его собственное и матери! Кому могла принадлежать эта ладанка? Ответ прост: только его отцу!

Возвращаясь в город, Якоб прижимал к груди отцовскую ладанку, которую повесил себе на шею. В голове теснился рой мыслей, в душе – бушевала буря эмоций. Его мучил единственный вопрос: что всё это значит? Странный сон, трижды погасшая свеча в церкви святого Николая, таинственная волчица, приведшая его на прусское капище, где он нашёл ладанку отца… К чему всё это? Что хочет сказать ему тот, кто выстроил такую хитроумную комбинацию? Подбадривает или предостерегает?

В Альтштадте он появился, когда совсем стемнело.

– Ты вовремя, – обрадовано заметил доктор Пельшиц, когда Якоб появился на пороге. — Знаю, что ты устал, мой мальчик, но долг свой надо выполнять. Сейчас мы поедем в госпитальную кирху «Святого духа», там двум пациентам, несмотря на старания братьев-монахов, стало совсем плохо. Затем мне надо будет отправиться к Зенону Копе, с его дочерью что-то случилось…

Якоб сбросил мешок, склонился к бочке с водой, умылся. Затем прошёл на кухню, наскоро перекусил овсяной кашей с рыбой, запил свой ужин кружкой пива и был готов отправиться в путь. Марта хлопотала у очага, бросая любопытные взгляды то на него, то на доктора.

В госпитальной кирхе «Святого духа» иной раз бывало тесновато. В городе случались настоящие эпидемии, и тогда настоятель отец Антоний буквально выбивался из сил, пытаясь разместить всех страждущих. Сегодня на трёх десятках лежанок расположились две дюжины больных, двоим из которых к вечеру стало совсем худо.

– Хвала Пресвятой Деве Марии! — воскликнул отец Антоний. — Вы пришли, доктор, значит, у этих несчастных появилась надежда! Сейчас за ними приглядывает брат Агриппиус.

Пельшиц с Якобом подошли к двум лежакам, между которых сидел озабоченный монах.

– Боюсь, к утру отдадут Богу душу, — тихо произнёс брат Агриппиус, промакивая пот со лба одного из больных, торговца свечами. — У обоих — жар, обильное слюно- и потоотделение… Чем прогневили Господа, одному Ему и известно… Мы поили их жаропонижающими отварами, но это не помогло. Может быть, господин доктор прикажет пустить им кровь? Тогда я приготовлю всё необходимое…

Отец Антоний вопросительно взглянул на Пельшица.

– Нет, святой отец, — ответил врач, приподнимая веки сначала одному больному, затем — другому. — Этим людям кровь ещё пригодится. У обоих — горячка, но вызвана она не столько полнокровием внутренних органов, сколько их уплотнением. Обоим я рекомендую отвар из корня чертополоха и девясила для отхождения слизи и желчи. Есть ли у вас это средство, брат Агриппиус? — тот утвердительно кивнул. — И ещё нужен отвар из ольховых шишек. А принимать его надо совсем по чуть-чуть, но часто. Мой помощник, — он обратился к настоятелю, — побудет здесь некоторое время. Он знает, что предпринять в случае отсутствия должного эффекта… Якоб, — доктор взял за руку молодого лекаря, — посиди здесь с больными, проследи, чтобы лекарства подавались вовремя… По-видимому, эти господа вместе пообедали где-то… Крайне неудачно пообедали…

Уже глубокой ночью Якоб заметил, что лечебное действие чертополоха Святой Марии начинает сказываться на состоянии пациентов. Их дыхание выровнялось, жар спал, лица, до того бледные, сменили свой цвет на более здоровый. Братья-монахи угостили молодого лекаря хлебом с мёдом и кружкой молока, потом стали уговаривать прилечь поспать. Но Якоб отклонил это предложение и остался наблюдать за тем, как силы жизни возвращаются в тела несчастных больных. Брат Агриппиус прикорнул на жёстком табурете, уронив голову на колени. Медленно текло время. Постепенно сон начал овладевать и Якобом. Он словно проваливался в небытие, затем встряхивался, прогоняя сонливость, и всматривался в лица своих пациентов. Сомнений не было — лекарство начало действовать, и угроза для их жизни миновала.