Александр Кормашов - Дочь русалки. повести и рассказы Страница 12

Но больше упавших в воду деревьев им не попалось.

Болото открылось по правую руку – за небольшим, но с высокой песчаной осыпью голым мысом, увенчанным толстой, разваленной надвое под ударом молнии старой сосной.

– Сразу? – оглядываясь, кричал Градька, махая рукой вперед, на болото, – Сразу плывем?

– Погодите, – кричал Максим. – Нам надо. Нам тут надо на берег!..

– Мне тоже бы надо, Градя, – прислушался к себе Севолодко.

– Надо, так надо, – сказал себе под нос Градька, упираясь шестом в уже мягкое вязкое дно и толкая плот в траву возле берега. – Соскакивай давай тут.

– А чего-то мне скакать, я могу и отсюда.

Растопыренные Севолодковы скулы виднелись с обеих сторон затылка.

– Прикрой-ко ужо.

Градька прикрыл, и Всеволод излил на болото свое к нему отношение.

– Ладно, ты тогда посиди, а я схожу посмотрю, – сказал тогда Градька и, раскатав под пах сапоги, спустился в траву.

Вместе с Максимом они поднялись на мыс, встали рядом с сосной. Никогда еще перед ними не открывалось столь много пустоты и беззвучности. Отсюда даже небо казалось другим. Его стеклянная выгнутость, линзоообразность почему-то казалась отсюда менее твердой, словно сама небесная твердь размягчалась по горизонту и колыхалась оборками. Словно юбка медузы.

– Что там, не облака? – указал Максим на эту мутную полосу за болотом. – Не тучи? Вы никогда не бывали в глазу тайфуна?

– Откуда.

– Я тоже так думаю. Но тогда бы нам стало понятно, почему так быстро прибывает вода.

– Сейчас воды чем больше, тем лучше, – ответил Градька. – Ты, главное, Максим, держись поближе ко мне. Твой нос – моя корма чтобы рядом. Веревки нет, так что надо доставать друг друга шестами. Пойдем вот этой правой протокой. Кажется, она глубже…

Протока их подвела. Широкая, она оказалась мелкой и медленной, а вскоре вообще раздвоилась и растроилась. Плот двигался как бульдозер, толкая перед собой вал болотной тины.

– Давай, живей, отводи тину вбок, отводи ты, черт, Севолодко! – ругался Градька. – Да не рукой, возьми ружье да прикладом, да не мое ружье, возьми Генково. Ну, греби же, черт! На пенсии отдохнешь. Эдак до темна не дотащимся!

Второму плоту было легче, он шел по расчищенному, но Градька тревожился за его осадку, плот сидел низко и как-то боком. Иногда Градька притормаживал, чтобы между плотами оставалось расстояние длиной в шест. Течение совсем уж замедлилось, Градька работал шестом словно рычагом: засовывал нижний конец под корму, а верхний тянул на себя.

– Не вонзай его глубоко, не вонзай, – через голову Дины советовал он Максиму, – а то оставишь, не вытащишь. Делай, как я. Вот так – подсунул, нажал. Подсунул – нажал.

Максим уставал, их плот отставал.

Судя по солнцу, было уже часа три пополудни, когда впереди за щетинкой голубичных кустов показался первый островок чахлого болотного соснячка. Разломанная сосна на мысу пропадала за горизонтом.

– Ты поглядывай, Севолодко, – говорил Градька и внимательно осматривал островки впереди, – тут могли мужики наши проплывать. Может, какую метку оставили?

– Им-то чё проплывать, им-то чё, в леготу, на резинке-то. Это нам тута пёхтаться не напёхтаться, коли сядем на кочку. Да ты выше меня стоишь, вот сам и смотри.

К счастью, основная масса воды отвернула от островков и устремилась в другую протоку, более быструю и глубокую, плоты пошли веселей.

– Максим, слышь, – всего минут через пять спросил Градька за спину, думая, что Максим, как обычно, держится рядом. Сзади никто не откликнулся. Градька обернулся. Второй плот зацепился за кочку, его развернуло, поставило поперек протоки. Максиму не удалось его сразу сдвинуть, а Градьке не сразу удалось остановить свой. Попытка пропустить Максима вперед, с его более тяжелым плотом, тоже не удалась – протока была еще слишком узкой, а когда, наконец, расширилась, то плоты вдруг начало разносить.

Островки с соснячком уже были позади, и вода больше не разбивалась на мелкие рукава, а шла одним ровным сильным потоком прямо через болото. И – прямо по кочкам с торчащими из воды палками болотного сухостоя. Где-то впереди находился лес, и в нем уже должен быть коридор, но Градька о том не думал, он работал шестом, пытаясь свести плоты ближе.

– Бери ружье, Севолодко, пригребай, пригребай! Греби к берегу! Во! Во, молодец! Табань! Эй! Максим! Чего у вас там?

Второй плот резко остановился.

– Мы шест потеряли! Шест! – кричала, размахивая руками, Дина. – Мы застряли!

Шест торчал из воды далеко позади плота.

– Греби, Севолодко! К берегу! – кричал Градька. – Максим! Максим! Качай! Качай! Раскачивай плот! Севолодко, стой! Прижимай, правее! Правей, говорю, правей! Максим! Да не стойте вы там! Качайтесь! Качайте плот!

Градька спешил уйти со стремнины, подсовывал шест под боковое бревно, зацеплял им подвижную мякоть ила, но их все равно продолжало сносить. Расстояние увеличивалось.

– Давай, Севолод, помогай мне, останавливай! Максим, раскачивайте! Раскачивайте! Давите на кочку! Продавливайте ее! Качайте плот! Качайте сильней! Что? Что? Эх, вашу-мамашу! Севолод, греби к берегу!

Градька поглубже засунул шест по бревно, и, плюхнувшись задом на мокрые бревна, изо всех сил потянул конец на себя. Треск! – он взметнул над собой ногами, плот тут же развернуло, а обломленный шест сосчитал под плотом все бревна.

– Хва-ай!.. – заорал Градька, сам перебросившись на другой борт плота, только поздно: торчащий конец шеста был уже далеко.

Расстояние увеличивалось. На другом плоту двое давно молчали. Молчали и здесь. Градька смотрел на лес. До него уже было метров сто. Чем ближе оказывался каньон, тем сильнее становилось течение. Градька схватил второе ружье и начал помогать Всеволоду, но скоро понял, что все бесполезно. Другой плот заметно уменьшился, и люди на нем больше не различались в отдельности.

– Севолод, – сказал Градька и прицелился глазом на лес, где уже хорошо был заметен характерный подлесок. – Севолод, раздевайся.

– Ты чё, ёчи-мачи, я не!

Градька снял свои сапоги, вытащил из плахи топор и засунул его в вещмешок.

– Снимай, ёчи-мачи твое, сапоги! – крикнул Градька, – Тут не будет глубже двух метров.

– Я не!

Градька взвесил в руке вещмешок и понял, что не докинет. Вынул топор назад, затем снова засунул руку вовнутрь и достал патронташ. Застегнул на поясе. Затем достал и прицепил к поясу нож.

– Севолод, раздевайся, утонешь ведь!

– Не! – завопил Севолодко.

– Я тебя поддержу. Доплывем.

Подлесок был уже рядом.

Градька крутнул поверх себя один свой сапогом и с силой послал на берег. Второй полетел вслед за первым. Плот заметно откачнуло от берега. Течение ускорялось.

– Хоть убей, – внезапно успокоился Севолодко, увидев в руке у Градьки топор.– Убей, говорю, чего уж, все одно теперь уж без пенсии. Плыви сам. Мне-то все одно. Ужо-ко лягу, может, оно еще пронесет…

– Не глупи, Севолод. Вместе надо держаться.

Топор улетел в подлесок.

Времени больше не оставалось. Вода бурлила, как в паводок, уносясь в горловину пугающего лесного провала. Градька схватил ружье и прикладом вперед, как копье, изо всей силы послал на берег. Он не видел, как оно упало меж сосен, потому что потерял равновесие и упал на колени, шлепнув руками о воду. Севолодко успел ухватить его за штаны и втащить на плот. Градька вскочил, отряс голову и в последний раз посмотрел туда, на еще открытость болота с почти что не различимым на нем плотом.

– Убей здесь, – сказал Севолодко, – я не поплыву.

– Дай-ка эту! – Градька выхватил у его Генову бескурковку, достал из своего патронташа горсть латунных патронов и два из них засунул в стволы.

– Убивай. Убивай. Да Христа ради! – открывал-закрывал Севолодко рот, дыша, как рыба на берегу.

Градька быстро шагнул к нему и ударил прикладом в темя. Севолодко уткнулся ему в колено и начал сползать лицом по штанине.

– Ёчи ты мачи, Сев, – только и сказал Градька, подсунув ему под голову свой вещмешок. Бескурковку повесил ему на грудь, пропустив ремень под рукой. Остальные патроны он затолкал Севолодку в карман.

– Давай, Всеволод, отдыхай.

И, выдохнув, соскользнул с плота в воду.

Прошло полчаса, прежде чем босиком, пробежав по влажно-теплому лесу, он отыскал ружье и выстрелил в воздух. Прислушался. Тихо. Последний сухой патрон, из двух сидевших в стволах, он решил приберечь.

Потом нашел сапоги. Из одного подевался куда-то комок портянки, пришлось рвать рубашку. Ноги сильно намялись на корневищах, валежнике, ежиковатых сосновых шишках, истыкались хвоей, но, к счастью, быстро подросшие ногти не заломились, и он отхватил их ножом.

Топор отыскался чудом, но не хорошим. Градька совсем отчаялся его отыскать, когда вдруг носком сапога ударил прямо по лезвию и рассек резину. На болоте пробитый сапог наполнился водой по колено, и та с силой вычавкивала оттуда вверх, холодя самый пах. Часа через два он совсем обессилел, но зато был на островке, заросшем кривым соснячком и кустиками твердой полузрелой голубики. Отсюда он хорошо видел плот с Максимом и Диной и хотел было крикнуть, но изо рта выдавилось одно шипение. Он лег на спину, отдышался, выставил на небо липкое от грязи ружье, взвел курок. Грохнул выстрел. Градька раскинул руки, немного дивясь тому, что ружье осталось над ним стоять, будто воткнутый в мох часовой, и закрыл глаза.