Михаил Савеличев - Крик родившихся завтра Страница 12

– Отпусти, – попросил Брысь. Осторожно отнял руку от груди, переложил на свое колено.

– Успокоился?

– Она запорола все тесты, – сказал Брысь. – Даже самые простейшие. Синдром в полном разгаре. А это значит, что она уже…

– Не рассказывай мне про то, что я знаю.

– Она хоть говорит?

Наталья покачала головой.

– Но понимает, – поспешила добавить, чтобы не вогнать Брыся обратно в черную меланхолию. – Не всё… но понимает.

– Бессмысленно, – сказал Брысь. – Собственно, так и должно быть. За эволюционный скачок всегда приходится расплачиваться. Шерстью, хвостом, разумом.

– Брысь, милый, давай без лекций, – попросила Наталья. – Понимаю твое состояние, понимаю, чем тебе это грозит, но времени нет. Придумай хоть что-нибудь.

– Что я придумаю?! – Брысь страшно зашипел, сдерживаясь, чтобы не закричать. – Это физика, милочка! Физика! Расчеты! Формулы! И если формулы говорят, что я должен подать на контакты такое-то напряжение, то физике глубоко наплевать, что у кого-то зажарятся мозги! Хочешь получить расстояние – будь добр обеспечь мозговую активность на сверхкритическом уровне. Баста.

Наталья зажмурилась, досчитала до десяти, потом для верности до тридцати. Не для себя. Для Брыся.

– Всё?

– Угу, – буркнул он.

Звякнул ЗАСовский телефон. Брысь взял трубку, долго слушал, хмурился, кусал губы, неслышно шептал, не решаясь возразить говорящему.

– Я всё понял, товарищ генерал. Конечно. Простите, так точно.

Как величайшую драгоценность он опустил массивную трубку на аппарат, взял себя двумя пальцами за челюсть, подвигал ее, словно разрабатывая онемевшие мышцы.

Наталья ждала.

– Тебя вызывает. Немедленно.

Здесь она еще не бывала – просторный по блиндажным меркам зал, стол под зеленым сукном, стоящие вокруг него стулья, на стене – карта страны, испещренная красными точками. На столе раскатаны рулоны распечаток, высятся горы лабораторных журналов и папок.

Отец сидел сгорбившись, притулившись у края стола. Китель на спинке обвис под тяжестью наград. Перед отцом, между сжатыми кулаками лежал пистолет.

– Товарищ генерал… папа, что с тобой? – Наталья почти подбежала к нему, взяла запястье. Черный пистолет притягивал взгляд.

Пульс учащенный, в пределах нормы. Отцовской нормы.

– Нас закрыли, – сказал Николай Иванович. – «Заря» стартовала, а нас пустили под нож.

– Почему? – Наталью не особенно это интересовало, но надо как-то отвлечь его от черного пистолета.

Он снял одну руку со стола, похлопал по карману брюк, достал пачку, несколько секунд смотрел на багровое пятно, скривился, но вытряхнул сигарету, закурил. Пододвинул пачку ей.

– Почему? – переспросил он. – Не оправдали надежд партии и правительства. То, на что Иосиф Виссарионович дал свое добро, Лаврентий Павлович посчитал разбазариванием народных средств и недостойным традиций Спецкомитета. А может, кто-то где-то встал не с той ноги.

– Но Фил, то есть Филипп Рудольфович, почему их не убедил? Он ведь хорошо умеет убеждать! Прорыв в транспортных системах, путешествие к другим планетам!

– У него другие приоритеты, – сказал Николай Иванович. – Особенно в свете теперешних событий.

– Ты о чем?

– О том, что за него можно не переживать. Был один проект, теперь другой.

– А что будет с Марией?

Отец перевел взгляд на нее.

– С Кюри, – поправилась Наталья, – прости, с Кюри.

– Почему ты ее назвала Марией? – Отец тяжело смотрел из-под нависших бровей.

Если бы Наталье уже не было страшно, она б испугалась. Но привычный липкий страх покрывал всё тело, и даже вопрос отца не мог добавить к нему ни крохи, ни грамма. Возможно, если бы он отложил сигарету, взял пистолет, направил на нее, тогда да. Но вряд ли, вряд ли.

– Я всё знаю, – сказала Наталья. – Я знаю всё.

Отец закряхтел. Отвел глаза.

– Ни черта ты не знаешь, девочка.

– Она моя.

Он молчал, пускал дым на пистолет, стряхивал пепел в переполненное окурками блюдце. Потом заговорил. Словно опускал гири на чашу весов. Огромные, невыносимо тяжелые гири. Только так, как умел он один. Даже не гири. Пули. Из этого самого пистолета.

Ты отказалась от нее. Неважно – что она такое и как появилась на свет. Важен отказ. Сдача. Предательство. Ты выбросила ее на помойку, где она подыхала – без роду, без племени, калека, урод. За те годы, что она пыталась не умереть, ты не соизволила хоть что-то узнать о ее судьбе. Пробирка или палка – не важно. Важен факт предательства. И теперь она является сюда, чтобы заявить, что этот несчастный уродец – ее. И что? Расплакаться от умиления? Обратно пришить ей ручки-ножки и вставить глазки? Или у них в институте это уже научились делать? Тогда учти, мозги ей тоже понадобятся. Нормальные мозги семилетней девочки, а не прожаренный мусор.

Наталье до дрожи хотелось отключиться, отыскать тот тумблер, один щелчок которого – и тишина. Или схватить пистолет и… Или он этого и хотел? Довести до истерики, а потом – несчастный случай. Война всё спишет. Стоило обдумать, но гири его слов давили на грудь. Невыносимая тяжесть, не дающая ни дышать, ни говорить. Разве что чуть-чуть. На три слова:

– Она… твоя… дочь…

Еле слышный шепот. На уровне дыхания.

Но пытка прекратилась. Начались смертные муки.

– Что?

– Недокументированная способность. Ты еще не понял, в чем она? Ребенку нужны родители. Даже такие, как мы – предатели и мучители. Но это не важно, важно – папа и мама. И она это сделала. Я не знаю как. Но она сделала так, чтобы родители оказались рядом. И никуда не могли уйти. Физически. На уровне боли… У меня не было материала. Это бред, но так. Мужиков, желающих поспособствовать in vivo полно, а in vitro – нет. Вопрос стоял так – или никогда. Поэтому пришлось выбирать сейчас. Преступление, я знаю. Но это всего лишь эксперимент. Зашедший чересчур далеко. Мы привязаны к ней. Ты – слабее, я – крепче. Мне до городка добраться – уже мучение. А главное – я не хочу. Это мерзко, но я ее люблю. Чудовищно, чудовищно…

– Я тебя убью.

Наталья встала.

– Нет, слишком просто. Ты мой отец и отец моего ребенка. Ты ничего не сделаешь. Ты будешь сидеть здесь и курить. И ждать. Но потом всё равно ничего не будешь делать.

Он затушил сигарету, взял пистолет, передернул затвор.

Наталья хотела попросить Брыся отвернуться, но передумала. Халат, блузка, лифчик ужасно мешали. Кюри невесомо покоилась на коленях и сгибе руки. Казалось, она спит, но рот открывался, как у голодного галчонка, из уголка губ стекала слюна. Тощее тельце подрагивало. Повязки ослабли, распутались и выглядели ужасно неряшливо.

– Помоги, – не выдержала Наталья, и Брысь залез на платформу. Горячие кончики пальцев обжигали кожу. – Халат, тяни за рукава. Сможешь расстегнуть сквозь блузку? Да, там на косточках, нужно надавить…

Зачем она так вырядилась? В дурацкий брючный костюм? Хорошо хоть пиджак на десяти застежках заранее сняла. Будто не верила, что сегодня всё случится.

Кюри заворочалась, захныкала. Наталья перехватила ее ладонью под голову, прижала к себе. Перебинтованная культя ткнулась в обнаженную грудь. Брысь с ужасом смотрел на происходящее. Она даже не сосала, а жевала. Маленькими острыми зубами. Больно. Потом всё же разжала челюсти. Острая боль сменилась на тянущую.

– У тебя же там ничего нет, – то ли сказал, то ли спросил Брысь.

– Не важно, – Наталья нащупала веревку, намотала на кулак. – Когда начинать?

– Ты уверена? – Брысь достал из кармана папиросу и сунул ее в рот, прикусил мундштук, но зажечь не озаботился.

– Мыло и мочало, начинай сказку с начала, – сказала Наталья.

– Меня уволят.

– Зато какая физика.

– Физика что надо. Переброска двух разумных тел на предельное расстояние в ходе эксперимента, собранного на коленке и в нарушение приказа начальства. Я в восторге.

Лампочка зажглась зеленым.

– Черт, что я делаю? – Брысь опять сунул в рот изжеванную папиросу.

– Помогаешь всем нам стать лучше, – сказала Наталья и потянула веревку.

Прости меня, кажется, крикнул Брысь.

Ничего особенного. Никакого промежутка.

Была тьма, стал свет.

Было тепло, стало холодно.

Было тихо, стало шумно.

Был Брысь, нету Брыся.

Дорога. Холмы. Осень. Ветер. И даже машина далеко впереди, неуклюже съехавшая на обочину.

Кюри захныкала, но Наталья кое-как прикрылась, застегнулась. Хорошо, что позаботилась об одеяле – голый ребенок на таком ветру сразу простудится. Нужно быстрее дойти до машины, там одежда для нее и Кюри. Марии Кюри. Пусть будет так.

Странно, неужели Бравый их не заметил? Продолжает сидеть в машине и слушать по радио сводку военных действий? Мальчики любят войнушку. А нам, девочкам, обо всем приходится заботиться самим.

Почему-то она оказалась босиком. Туфли исчезли. Волшебные серебряные туфли исчезли, перенеся девочку Наталью и девочку Марию из мрачного замка людоеда. Самое трудное – первый шаг. Потом легче.