Кровавое Благодаренье (СИ) - Большаков Валерий Петрович Страница 12

— Официальные прослушивания и просмотры — в мае, ну, а я неофициально. Покажу тебя Марку Анатольевичу!

— О, Мигел…

— Пошли, Марик, а то без нас отметят, — проворчал я, застеснявшись черного прилива обожания во влажном взгляде.

А из гостиной несся перезвон курантов!

Поплыл, остывая, набат, и гулко ударил колокол.

— Один! — хором закричали женщины. — Два-а! Три-и!

Дон Фернандо плеснул мне с Мариной, и протянул два шипящих бокала.

— Четыре! Пять! Ше-есть!

Хозяева и гости незаметно перетасовались. Донельзя счастливый Васёнок держал за руку Марину, ко мне тискались Юля и Рита, легкими касаниями напоминали о себе Инна с Наташей. Одна Лея сосредоточенно возводила второй этаж.

— Се-емь! Во-осемь! Де-евять!

— Миш! — моего уха коснулись теплые губы Риты. — А приглашение не на одну меня… Там еще и на сопровождающего! Поедем? М-м? А то я одна боюсь!

— Надо подумать, — улыбка оттянула мои щеки к скулам.

— Одиннадцать! Двена-адцать! Ур-ра!

Васёнок с Мариной увлеченно целовались, забыв о шампанском, а мы с Ритой сначала выпили. И этим тотчас же воспользовались Инна с Наташей — они присосались к моим щекам, зажимая в амурных тисках.

— С Новым годом, Мишечка!

Влажные Ритины губы, пахнувшие игристым вином, решительно прижались, закрывая мне рот.

— С новым счастьем!

Среда, 3 января 1996 года. День

США, Аризона, Коронадо

— Сейчас налево, Доби, — голос Синти звучал напряженно, но страха в нем не чувствовалось.

Добан Руни, сидевший за рулем здоровенного армейского грузовика, уважительно кивнул. Валко шатаясь, старенький, но крепенький РЕО М-35 съехал с трассы на узкое запущенное шоссе, уводившее в заросли колючего чаппараля.

Зимой темнело рано, и желтые овалы фар скакали по разбитому асфальту, как будто притягивая тьму со всех сторон. Самым светлым было густо-фиолетовое небо, где догорали последние отблески заката.

— Доби, можно спросить? — кутаясь в теплую куртку, Даунинг нахохлилась, глядя на дорогу.

— Конечно, мэм, — Руни покосился на «командиршу». Синтия не болтлива, зато знает цену справедливости — и ничего не боится. Даже бывалые вояки, обсуждая приказы Даунинг, сначала четко и быстро исполняют их. Потому как убедились — эта леди умна, толкова и смыслит в тактике «герильи».

— Доби… Бывает у тебя так, что ты морщишься, кривишься и думаешь: «Эх, зря я пошел в это ополчение!»

Водитель хохотнул, и задумался.

— Нет, мэм, — серьезно сказал он. — Мысли, конечно, всякие в голову лезут. Разве за ними уследишь? А только мой па всегда учил: «Держись, сын, той стороны, где правда!» Вот я и держусь.

— А то, что нас повсюду Нацгвардия гоняет? — Синти с интересом глянула на Руни.

— Мэм, — Добан снисходительно улыбнулся, — я, конечно, университетов не кончал, но карты знаю не только в покере. Гоняет! — фыркнул он с великолепной небрежностью. — А вы вспомните, где нас гоняли месяц назад — по югу Нью-Мексико! А теперь и в Западном Техасе гоняют, и в Аризоне, и в Калифорнии! И я… Только вы никому!

— Ну, ты же меня знаешь, — бегло улыбнулась Синти.

— Ну, да… — смутился Руни. — Я просто думаю иногда о будущем, и… Ну, представляю себя старым дедом, и как я буду внукам рассказывать про то, как от нас драпали нацгвардейцы… И как ополченцы вступали в Вашингтон! Пустой, брошенный, разграбленный… Зато всех гоняли уже мы, и власть была наша!

— Спасибо, Доби, — пробормотала леди Даунинг. — Знаешь, я долго работала в России, а русские говорят так: «Сила — в правде!»

— О! — воздел палец Руни, и вздрогнул, уловив впереди тусклый свет фар. Они мигнули и погасли, затем мигнули дважды.

— Это Меските, мэм!

— Тормози, и на обочину.

— Да, мэм…

М-35 съехал с шоссе, хрустя гравием, и весь караван из шести машин тоже подался на широкую полосу между асфальтом и шипастыми зарослями.

Синти спрыгнула с высокой подножки. Жмурясь, зашагала навстречу широкоплечему, бритоголовому человеку — слепящий свет фар бил ему в спину, смутно обрисовывая широкое плоское лицо с непременной сигарой, закушенной в уголку тонкогубого рта.

Меските Гомес. Отловить эту лысую бестию мечтает даже Интерпол, да все без толку — знаменитый контрабандист щедр, а вот предателей не прощает. Правда, как шепнули Синтиции друзья в ЦРУ, у Гомеса тоже есть свои принципы. Например, он никогда не тащит через границу мигрантов или наркотики. Брезгует.

— Буэнос ночес, амиго, — негромко сказала Даунинг.

— Буэнос! — ухмыльнулся Меските, выплевывая окурок. — Весь товар со мной.

— Оплата после погрузки.

— Хитра ты, сеньора! — захохотал бандит. — Ладно уж, пособим… Мучачос!

Минуты не прошло, а на пустынной ночной дороге, залитой светом фар и фонарей, засновали десятки крепких парней.

— Винтовки «Галиль», автоматы «Калашникова», — комментировал Гомес, — гранаты, мины, патроны… Китайские ДШК — любой грузовик продолбят насквозь! Танк не возьмут, но гусеницу перебьют в момент. О! А вот от-тличные штучки — русские гранатометы. Вот эти с танком справятся запросто!

— Годится, — кивнула Синти. Вернувшись в кабину, она достала припасенный чемоданчик, набитый долларами, и передала Меските.

— Грасиас! — осклабился контрабандист, и пошагал к своим, небрежно помахивая «дипломатом». Он даже не открывал его — зачем обижать недоверием?

Мигнув фарами, конвой Меските, взревывая дизелями, сгинул за поворотом.

— Прямо, Доби, — велела Синти, усаживаясь на свое место. — Миль через десять вывернем на автостраду.

— Да, мэм!

Грузовик заворчал, трогаясь, и повел караван в ночь.

Вторник, 23 января. День

Аризона, резервация Хопи

Громадные, крутые скалы угрюмо чернели по вечерам, а с утра хранили глубокую красноту, словно напитавшись закатным цветом. И на этом фоне эффектно смотрелась посеребренная зелень полыни — кусты росли клочками, раскиданные по склонам, по наметам песка. Пустыня, а сколько в ней таится красоты!

И тишины… Благословенной тишины…

Синти неторопливо прошлась, отчетливо слыша шорох своих шагов. Ощетиненная опунция и окотилло прятались в междурядьях дюн, а вот заросли чоллы, отливавшие на солнце бледно-желтым, лезли на самые гребни.

Чолла, вся покрытая выростами с короткий банан, усеянными лимонно-желтыми шипами сверху и темно-коричневыми, отмершими колючками снизу, была самым коварным растением пустыни. Недаром ее прозвали «прыгающим кактусом» — сам не заметишь, как подлые зазубренные иглы вопьются в тебя, и обломятся в ранках. Замучаешься вытаскивать!

Синтия глянула в сторону блокпоста. Бурые мешки с песком, припорошенные красноватой «марсианской» пылью, сливались с вершиной холма. Два крупнокалиберных «Браунинга» держали под обстрелом всю долину. No pasaran!

— Баф! — крикнула Даунинг. — Разведи костер, будь другом!

— Да, мэм! — отозвался Баффало Шэд.

Наломав сучьев кряжистого паловерде, он уложил их на изрядную охапку сухой ослиной колючки, и чиркнул спичкой. Огонь занялся, разгорелся, почти не давая дыма. Эгген Харт, хлябая в не застегнутых кроссовках, ловко подвесил начищенный котелок — воду он нацедил в хилом родничке, едва сочившемся из трещины в скале. У походной жизни свои радости.

Оборачиваясь, словно не доверяя дозорным, Синти оглядела далекое устье долинки. Если что, можно уйти Ленточным каньоном, вот только грузовики там не пройдут. Бросить целый фургон, забитый электроникой? Генераторы? Антенное хозяйство? Передвижную телестудию? Ага… «Щаз-з!», как русские говаривают…

Лагерь «боевики», как их обзывали в «Вашингтон пост», устроили впритык к нависшей скале — ряд утепленных палаток под масксетью. Ну, это передовой лагерь, номер один, а в миле отсюда схоронился лагерь номер два, как у альпинистов. А дальше — номер три, номер четыре…