Адам Робертс - Стеклянный Джек Страница 12

– Что же ты станешь делать? – шепотом спросил Гордий.

– Я, – сказал Жак, оглядываясь по сторонам и гадая, сказал ли он Гордию слишком много или в самый раз, чтобы между ними возникло подобие дружбы, связывающее жертв, – я стану делать стекло.

Гордий моргнул – раз, другой, – потом ухмыльнулся. Внезапно он схватил Жака и прижал к своей широкой и мягкой груди.

– Ты и твоё окно! – радостно воскликнул он. – Не прекращай мечтать об окне, Жак! Пусть твоя мечта живёт!

Выбравшись из объятий, Жак сказал:

– Ну да, ну да. Окно – полезная штука. Даже маленькое. Через него можно… глядеть наружу.

Они много раз затевали разговор о положении вещей, ходили вокруг да около, но на самом-то деле обсуждать было особо нечего. Все хотели одного: уединения. Поэтому единственным возможным выходом было обустройство семи отдельных комнат, соединенных туннелями. Это была их самая важная цель.

– Сначала семь комнат, – сказал Луон. – По одной каждому. И тогда мы сумеем прогреть воздух везде, а тот, в свою очередь, согреет скалу, и больше мы не будем выбрасывать в космос нагретый камень – он станет чем-то вроде изоляции, и у нас будет, я надеюсь, хоть какой-то комфорт.

– Музыка для моих ушей, – сказал Давиде.

Жак подумал, что тройка лидеров первым делом выкопает комнаты себе, а потом позволит Мо и Мариту заняться тем же самым. Но одиннадцать лет – долгий срок. Он решил, что рано или поздно сумеет устроить собственную нору.

А пока что он собирал стекло. Когда бур проходил сквозь слои камня, богатые силикатами, на нём налипали зёрнышки и мельчайшие осколки. Жак отключал шланг для сброса и подолгу перебирал отработанную породу. Улов никогда не был большим – на ногте помешалось с десяток частиц, – но это было настоящее, без дураков, стекло.

Потом он устроил эксперимент: вырезал неглубокое углубление в скале, вложил внутрь столько стеклянной крошки, сколько смог, после чего приложил к парящему облачку бур. С первой попытки ничего не вышло, но в конце концов он получил кусок стекла побольше, неправильной формы, сплавленного из маленьких частиц. Его приятно было держать в руке.

Давиде принялся насмехаться:

– Ничего себе, окно! Этого и на монокль не хватит!

– Каждый стекольщик с чего-то начинал, – спокойно сказал Жак.

– К чёрту стеклотворчество, – разозлился Давиде, которому не понравился ответ. – Копай, не останавливайся. Мне нужна комната. Понял?

– Сам и копай, – сказал Жак, пряча осколок стекла под рубахой.

– Чего? – зарычал Давиде.

– Сам и копаю, – уточнил Жак. – Твою комнату. Именно это я и делаю.

Он вставил на место шланг и снова принялся сверлить скалу.

Смена Жака закончилась, он съел немного ганка и выпил воды из скруббера, а потом вытащил кусок стекла и принялся его рассматривать. Стекло было матовым, с множеством выступов и зубцов; по форме кусок напоминал амёбу. Жак отыскал абразивный камень и принялся шлифовать наружную часть стекла. Занятие оказалось ритмичным и помогло ему немного согреться. Но остальных это лишь развеселило.

– Эй… ты что делаешь?

– Чего ты там трёшь, Бегунок?

Жак улыбнулся и покачал головой.

– Что это? – требовательно спросил Э-дю-Ка.

– Его осколок стекла, – тотчас же сообщил Гордий. – Эй, ты что, полируешь его?

– Это и есть твоё окно, калека? – сказал Марит, недружелюбно усмехаясь. – Окошко для таракашки, да?

– Думаю, он собирается сделать микроскоп, – сказал Мо. – А потом? Ты что с микроскопом делать-то будешь? Ноги свои искать?

Шутка всех развеселила.

Жак продолжал шлифовать. Через некоторое время Давиде спросил:

– А ведь и в самом деле, как же ты потерял ноги, дружище Жак?

– Долгая история, – ответил Жак.

– Ох, – сказал Марит. – Ты что же, думаешь, у нас не хватит времени, чтобы её выслушать? – Он сухо рассмеялся. – Рассказывай, калека.

Жак перестал шлифовать. Все взгляды были устремлены на него.

– Видишь ли, Марит, – сказал он. – Было так: я ублажал твою матушку, она перевозбудилась и – чик! – своими мускулистыми бёдрами оттяпала мне обе ноги.

На мгновение показалось, что Марит сейчас на него бросится и задушит, но потом все рассмеялись, и ярость спряталась где-то в глубине глаз Марита.

Позже, когда Мо, Марит и Луон бурили, подплыл Гордий и спросил:

– И всё-таки, как же ты потерял ноги, друг?

– На самом деле это короткая и увлекательная история, – сказал Жак. – Но я предпочёл бы не рассказывать её здесь.

– А-а, – разочарованно сказал Гордий. – Я вот подумал – ты так храбро отбрил Марита. Он жестокий человек. Мой отец говорил, что настоящий бог умеет смотреть мужчинам и женщинам прямо в душу. Ощущать ту силу тяготения, что удерживает их дух в целости, и понимать, злая она или добрая. У Марита злая душа, как мне кажется.

– Кажется? – сухо переспросил Жак.

– О, да! – простодушно ответил Гордий. – Вот Давиде, – он огляделся по сторонам, понизил голос: – Давиде злой, но это обыкновенная злость. Марит другой.

Он жестокий. Когда ему нечем заняться, он развлекается, бросая в меня камни. Ему нравится кидать их мне в лицо, когда я меньше всего этого ожидаю. По-моему, он хочет выбить мне глаз. Думаю, если бы у него это получилось, он бы смеялся! – Гордий вздрогнул. Он уже не был таким толстым, как поначалу, – на диете из ганка и благодаря тяжелому труду его тело начало уменьшаться, но зато кожа пошла складками, словно драпировка.

– Нам стоит за ним следить, – сказал Жак.

– Вместе, друг! – дрогнувшим голосом отозвался Гордий.

Дни шли за днями. Жак следил за всеми, кто его окружал. Марит, без сомнения, был склонен к жестокости, но Жак пришел к выводу, что пока наибольшая опасность исходила от Давиде, у которого злость и фрустрация состояли в алхимическом марьяже. Пока что изматывающий труд и неполноценный отдых смягчали его злость, но сложно было предсказать, в какой момент всё изменится. Луон и Э-дю-Ка слишком сосредоточились на соревновании за главенство в группе, чтобы тратить силы на издевательства над Гордием или Жаком. Нет: в этом смысле хуже всех были Мо и Марит. Жак уже видел, что даже непрерывный поток вещей, которые нужно было делать ради выживания, не мог полностью отвлечь их от чувства неудовлетворённости. Им было скучно, их переполняла злость, и, хотя большую часть времени они с мрачным видом наблюдали за тремя альфами, Жак знал, что совсем скоро они захотят отыграться на тех, кто ниже рангом. Рано или поздно они должны были выместить свой гнев на Гордии или на нём. Будет как минимум больно, и всё может закончиться смертью.

Одиннадцать лет; так долго он не протянет. Как и Гордий. Надо выбираться отсюда. Ему-то уж точно надо.