Брайан Олдисс - Зима Геликонии Страница 12

Неподалеку от места битвы появился верховой отряд фагоров: сталлуны, гиллоты и рунты — всего шестнадцать голов. Фагоры ехали на красновато-коричневых кайдавах, рунты — позади родителей, крепко вцепившись в их густую жесткую шерсть и почти полностью сливаясь с плечистыми фигурами. Рога некоторых сталлунов оплетала ежевика. Над головами фагоров в ночном холоде реяли сопровождающие их белые птицы.

Это была первая группа мародеров, решившая приблизиться к еще не остывшему полю боя, чтобы воспользоваться незащищенностью оставленных не прикрытыми неприятелем просторов. Вслед за ней потянулись и другие.

Одна из повозок южан, державшая курс на Панновал, застряла в темноте. Возница попробовал проехать напрямик через укт, бесконечную полосу растительности, которая плавно змеясь пересекала равнину с востока на запад. Укт, хоть и лишенный роскошного летнего убранства, представлял собой плотную живую изгородь, в гуще которой и застряла повозка, зацепившись обеими осями за кустарник.

Возница стоял и ругался, устав нещадно стегать кнутом храпящих хоксни.

В повозке сидели простые солдаты, все шестеро — раненые, кроме того, с ними был капрал-грум и три крепкие молодые женщины-поварихи, заодно выполнявшие другие обязанности. Позади повозки шел фагор-раб со спиленными рогами. Изнемогшие от усталости и ран ездоки теперь вповалку спали прямо в повозке, несчастные хоксни остались в упряжке перед телегой, полной спящих.

Фагоры верхом на кайдавах появились из тьмы, продвигаясь слитной группой вдоль укта. Заметив впереди повозку, двурогие подъехали вплотную друг к другу и остановились. Белые птицы опустились на траву и стояли переминаясь с лапы на лапу, издавая низкие горловые звуки, словно предчувствуя скорое начало событий.

События развернулись стремительно. Люди в повозке не подозревали о грозящей им опасности до тех пор, пока перед ними не появились массивные фигуры. Часть фагоров напала спешившись, другие били копьями, сидя на своих кайдавах.

— Помогите! — закричала одна из поварих, но ее крик немедленно прекратил удар копья в горло. Двое солдат, расположившихся на ночлег под повозкой, попытались спастись бегством. Через несколько секунд бегущим разбили булавами головы верховые фагоры. Безрогий фагор-раб обратился к напавшим собратьям на родном наречии анципиталов, умоляя о пощаде, но был убит без лишних церемоний. Один из раненых успел выстрелить из пистолета, прежде чем был заколот.

Налетчики забрали из повозки мешки с припасами и металлический котел. Потом освободили хоксни из упряжи. Один из фагоров перекусил горло капрал-груму, который еще дышал. Потом фагоры пришпорили своих массивных скакунов и исчезли на просторах равнин.

Отступающие северяне — их вокруг было много — слышали крики и выстрел, доносящиеся со стороны злосчастной повозки, но во всем огромном поле не нашлось никого, кто бы попытался прийти на помощь гибнущим товарищам. Вместо того остальные возносили хвалы милостивой судьбе, избавившей их самих от такой участи, а потом, когда все стихло, снова провалились в оцепенение мрачного сна, одолевшего их после мучительной битвы.

Утром, с первым сумрачным светом, едва загорелись первые костры, над которыми повесили котлы кашеваров, об убийстве стало известно — и все изменилось. Погибших оплакивали, раздавались крики отчаяния и горя. К тому времени мародеры были уже далеко, но перегрызенное горло капрал-грума все недвусмысленно объясняло. Разнеслись ужасные слухи. И вновь старинные рассказы об ужасах прошлого — о рогатых фагорах, мчащихся на рогатых кайдавах, — передавались из уст в уста. Все воистину следовало одно за другим: наступали холода, и древние ужасы опять воскресли в памяти.

Но был еще один ужас, такой же древний, как воинственные и безжалостные фагоры, не менее устрашающий, чем анципиталы. Этот ужас не торопился уйти с поля сражения. Казалось, будто грохот орудий, крики сражающихся и стоны раненых питают его. У жертв смертельного ожирения уже проявлялись первые отчетливые и вселяющие страх симптомы. Поветрие вернулось и приникало своими лихорадочными устами к устам раненных в битве.

Но сейчас был лишь закат последнего ее дня.

Глава 2

Безмолвное присутствие

В душе Лутерина Шокерандита торжество победы смешалось с множеством иных чувств. Гордость, подобно звучному грому труб, пронзила его существо, когда он вспоминал, что теперь может считаться настоящим мужчиной, героем — ведь он доказал свою храбрость всем и, в первую очередь, самому себе. Кроме того, его возбуждала мысль о том, что теперь он обладатель и полновластный хозяин красивой и совершенно беспомощной женщины. Однако прежнее волнение и тревогу эти думы заглушали не полностью, прежний, давно ставший привычным поток размышлений не давал ему покоя. Мысленно Лутерин постоянно возвращался к долгу перед родителями, к тем обязательствам и ограничениям, которые следовали из долга перед домом, к потере брата — по-прежнему необъяснимой и причиняющей боль. Все это напоминало ему тот вычеркнутый из жизни год, который он провел в изнеможении болезни. Коротко говоря, эти сомнения и мысли почти полностью заглушали торжество победы. Таково было мироощущение Лутерина в его четырнадцать лет; в его душе жила неопределенность, которую Торес Лахл на время удалось приглушить, смягчить, но тут же и воскресить. Поскольку рядом с юношей не было никого, кому он мог бы открыть душу, он решил вести себя как обычно, подавив все внутренние борения, держа себя в руках.

Поэтому с первым лучом рассвета он мгновенно, внутренне благодарный, снова принялся за дела. И почувствовал, что опасность поумерилась.

— Еще одна атака, — сказал архиепископ-военачальник Аспераманка, — и это будет наш день.

Сиборнальский военачальник двигался среди тысяч других воинов — мрачных лиц с пересохшими губами, вновь сосредоточенных перед боем.

Под зычные приказы фагоров выстроили в боевые порядки. Лойсям дали воды. Солдаты сплевывали, забираясь обратно в седла. Равнину заливал тусклый сумеречный свет Беталикса, и в нем измученные люди принуждали себя двигаться. Ждать большого света теперь приходилось все дольше: ослабевший Фреир уже не всходил на горизонтом высоко и надолго.

— Вперед!

Вперед медленным шагом двинулась кавалерия, пехота поспешала следом. Раздались первые залпы, засвистели пули. Несколько человек пошатнулись и упали на землю.

Атака сиборнальцев длилась немногим больше часа. Моральный дух панновальцев был давно подорван и быстро угасал. Одна за другой части поворачивали и отступали. Часть из Шивенинка под командованием Лутерина Шокерандита бросилась в погоню, но была отозвана; Аспераманка не хотел, чтобы молодой лейтенант так быстро добыл себе громкую славу в первом же бою. Армия южан была целиком отброшена на южный берег реки. Раненых доставили в Истуриачу, где в нескольких амбарах были устроены полевые лазареты. Искалеченных, израненных солдат осторожно укладывали на окровавленную солому.