Норберт Винер - Пиршество демонов (сборник) Страница 12

Уотермен глубоко затянулся и медленно выпустил клуб дыма. Я был совсем сбит с толку.

— Не понимаю, — сказал я. — Это бессмысленно. Как по-вашему, что действительно произошло?

— Не знаю, но догадываюсь, — ответил он. — В ходе операции Коул обнажил лобную долю мозга. На то, чтобы подрезать ее и произвести так называемую широкую фронтальную лоботомию, требовалось лишь несколько секунд. В результате Макалузо как будто сохранил умственные способности, но вовсе не годился для разработки и осуществления планов, которые требовали бы расчета и осторожности.

Я затянулся сигарой.

— Малоприятная история, — сказал я, — но операция, во всяком случае, была очень успешной.

Чэндлер ДЕВИС

БЛУЖДАЯ НА ВЫСШЕМ УРОВНЕ

Чэндлер Девис — американский ученый, доктор математических наук, редактор журнала "Мэтемэтикл ревыоз". Автор нескольких научно-фантастических рассказов.

Дж. Элберт Леру нервничал, но едва ли следовало ставить ему это в вину. День был решающим. Надеясь приободриться, Элберт посмотрел на зычноголосого рослого человека, флегматично сидящего рядом с ним в стремительном подземокаре, и не обманулся в своих надеждах.

Тот, на чьей стороне Келвин Борсма, не может не приободриться.

— Я поглощен одной-единственной мыслью, — кротко, но упрямо сказал Элберт.

Борсма придвинул к нему ухо.

— О чем же?

— Об оксидазе эпсилон! — прокричал Элберт.

Кел Борсма хлопнул его по плечу и ответил тоном тренера, когда тот дает боксеру последние инструкции за минуту до гонга:

— Вас должна поглощать одна-единственная мысль — о том, как сбыть оксидазу эпсилон. Если мы не заинтересуем Корпорацию, для нас тогда всему конец. А иметь дело со служащими Корпорации — значит иметь дело со специалистами.

Леру обдумывал это заявление, покачиваясь в такт движению подземокара.

— Но у нас ведь по-настоящему ценный товар, не так ли? — осмелился он спросить.

Оксидазу эпсилон Леру исследовал три года. Борсмы же дело касалось лишь постольку, поскольку он был зятем лаборанта Леру, помощником заведующего отделом сбыта в фирме по производству пластмасс… и единственным деловым человеком среди знакомых Леру.

И все же сегодня — в решающий день — из них двоих именно Кел Борсма был специалистом. Толкачом от науки. Человеком из гущи сурового практичного мира, окружающего тихие университетские лаборатории (этот мир приводил Дж. Элберта Леру в ужас).

Кел был воплощением бодрости.

— Оксидаза эпсилон, действительно, ценный товар. Только потому мы и можем надеяться.

Подземокар издал громкий протяжный гудок, затем послышалось пронзительное шипение. Их станция. Дж. Элберта Леру кольнуло дурное предчувствие. "Вот оно!" — сказал он себе. Вслед за другими пассажирами они направились к роскошному эскалатору.

— Да, Элберт, — громыхал Кел, пока они поднимались, — у нас ценный товар, только бы удалось добраться до начальства; например, до зонального директора. Знаете, Элберт, после этого вас могут сделать помощником начальника отдела в самой Корпорации!

— Ах, спасибо! Но я бы, конечно, не согласился — то есть я предан научной работе… — Элберт заметно взволновался.

— Ради вас я бы, конечно, сам занялся этой стороной дела, — утешил его Борсма. — Ну вот, Элберт, мы и у дели.

Эскалатор доставил их на залитую солнцем площадь между двадцатиэтажными зданиями. Через всю площадь ослепительно зеленая аллея вела к зональному управлению Корпорации. Элберт не мог побороть благоговейного страха. Это было внушительное здание — на целый квартал и высотой всего лишь в три этажа.

Кел уважительно понизил голос:

— Выстроить такое здание на самой дорогой земле Детройта — знаете, что это символизирует, Элберт? Всемогущество! Всемогущество и высокую коммерцию! Вот с чем вы сталкиваетесь, когда имеете дело с Корпорацией.

Здание — административный центр Великих Озер — отличалось монументальностью, как и следовало ожидать. Потрясенный Элберт что-то пробормотал. Кел выразил согласие.

— Стиль изумительный, — сказал он торжественно.

Стеклянные двери высотой во все здание бесшумно отворились, едва Элберт их коснулся. Впереди, по другую сторону прохладного вестибюля, другие стеклянные двери такой же высоты служили витриной для эффектных экспонатов, отражающих деятельность Корпорации. В колдовском полумраке мягко мерцали огоньки. Светящиеся буквы гласили: "Музей Прогресса".

Туристы целыми семьями восхищенно бродили от экспоната к экспонату, купались в славе высочайшего взлета коммерции, достигнутого человечеством.

Элберт машинально направился к Музею. Кел придержал его за локоть.

— Не сюда, Элберт. По коридору направо.

— А? Но ведь… Мне казалось, вы говорили, что нам не назначили приема и придется следовать порядку, заведенному для простого народа.

Без сомнения, "простой народ" — это те, кто в восторге слоняется за великолепными стеклянными дверями.

— Ну, конечно, так мы и делаем. Но я имел в виду не этот народ.

— Ага.

Очевидно, Музей предназначен лишь для толпы. С сожалением оглядываясь через плечо, Элберт покорно двинулся за Келом к сравнительно незаметной двери в углу вестибюля; "тайный проход к владыкам для вновь посвященного", — подумал он с глубочайшим благоговением.

Но тут же заметил, что трое или четверо из тех, кто вошел в здание вслед за ними, повернули туда же.

Приемная. Она не приводила в уныние; видимо, Кел шел верным путем — они проникли в более высокие сферы. Комната была просторна и все же казалась святилищем.

Эяберту еще не доводилось видеть таких кресел. Все двадцать пять (или около того) мужчин и женщин, пришедших раньше, были одеты намного лучше Элберта. Зато Кел своим костюмом — цельнокроеным шерстяным комбинезоном тускло-желтого цвета, по-модному пузырящимся на локтях и коленах, — мог потягаться с любым. Элберт даже воспрянул духом.

Он ерзал на месте. Басистым шепотом Кел мягко напомнил ему, что ерзанье может обойтись им дорого, и еще раз повторил с ним, что и как они будут говорить. Элберт скажет, что он — профессор, специалист по метаболизму растений; рекомендация не бог весть какая, с сожалением признал Кел, но ничем другим Элберт козырнуть не может. Высокую коммерцию пусть он предоставит Келу; сам он должен исходить из своего общественного положения — пусть оно и не бог весть какое — и быть самим собой, то есть ученым. От того, удастся ли ему произвести впечатление, зависит очень многое… хотя главное, подчеркнул Кел, возложено на плечи Кела.