Елизавета Михайличенко - Большие безобразия маленького папы Страница 12

— Не канючь! Что же тебе рассказать? Ну, хотя бы почему был создан Занзибаровский филиал нашего института. Точно этого, правда, никто не знает, но ходит такая легенда.

— А что такое легенда? И филиал?

— Легенда — это сказка, которую взрослые придумали сами для себя.

Папа задумчиво поковырял в носу, адаптируя институтский фольклор для младшего школьного возраста.

— Десять лет назад жил-был в нашем городе преуспевающий научный работник Петя Петрин.

— Это меня еще вообще не было. А сколько этому Пете было лет?

— Он был взрослый. Не перебивай! Так вот — в ночь перед защитой диссертации Пете Петрину приснился вещий сон. Подаренный ему одноклассником-моряком молчальник-попугай заговорил.

— Хочу попугая! А от кого была защита? Пап, когда вырастешь, купишь мне попугая, ладно?

— Если ты еще хоть раз меня перебьешь, не буду рассказывать. Все вопросы в конце. Понял? Так вот — во сне попугай научил Петю, как вести себя на защите и даже рассказал, какие вопросы будут заданы. Окрыленный Петя насыпал вещей птице двойную порцию корма и попытался выяснить, чем ему лучше всего заняться… в смысле в науке. «Это неважно, — сказал попугай. — Все равно тебя скоро назначат директором Занзибаровской базы отдыха».

На защите члены Ученого Совета, как попугаи, повторяли вопросы попугая. Защитился Петя единогласно и, вернувшись домой, бросился к клетке с двойной порцией корма в дрожащей потной ладони.

— Я что-то не понял насчет Занзибаровки, — робко начал он. Попугай перестал клевать, недовольно посмотрел на Петю, мол, что тебе, дураку, еще неясно, разжал клюв и гаркнул:

— Занзибар!

Сон сбывался и здесь — попугай действительно заговорил. С тех пор Петя засыпал, просыпался, умывался, ел и читал газеты под оравшееся с невозможным южным акцентом слово «Занзибар». Других слов попугай так и не выучил. Избавила его от этого ужаса путевка в Занзибаровку. Директор базы отдыха забивал козла… с отдыхающими.

— О! Вот вы и будете вместо меня! — обрадованно закричал он, сунул похолодевшему Пете костяшки и куда-то убежал.

В производственной характеристике Петра Альбрехтовича Петрина говорилось: «Инициативный научный работник, способный находить нестандартные решения». А так как эту характеристику Петр писал сам, то, как понимаешь, не оправдать он ее не мог.

Если бы не Петрин, эта самая бабка Полторацкая, про которую говорил Толян, так бы и осталась районной знаменитостью. От страха оказаться директором базы отдыха у Петрина обострился радикулит. Скрюченный Петрин явился к бабке и потребовал исцелить его во имя науки, а по возможности и предсказать будущее.

Бабка оказалась смешливой, курносой и наглой.

— И почему все институтские такие суеверные? — рассмеялась она. — Давай я тебе заодно и испуг вылью.

И вылила. Петр Альбрехтович выпрямил спину, расправил плечи и понял, что теперь легко пошел бы даже в управдомы.

— А беде твоей я помогу, — на прощанье сказала бабка. — Во мне твое спасение. Иди. Думай.

Петрин шел и думал. Озарение пришло к нему на полпути к базе отдыха. Он стоял на пыльной улочке; брехали собаки, пахло навозом, Петрин смотрел на деревенские звезды и видел, как база отдыха превращается в отделившийся от родного института филиал по изучению чудесных способностей бабки Полторацкой в частности и народной медицины в целом… Ты все понял?

— Да.

— Вопросы есть?

— У меня было много вопросов, но я уже забыл. Осталось только два. Почему козла забивал начальник базы, а не повар, и почему он дал Пете только костяшки, а не мясо? И другой — там что, и собаки говорящие, как попугаи? Они все время брешут, а попугаи говорят правду, что ли?

Трактовки и комментарии к папиной истории длились до темноты, явившейся вместе с огнями Занзибаровки.

— Московское время двадцать два часа, — проговорило радио из открытого окна ближайшего к лесу дома. Папе вдруг захотелось перелезть через забор. Сын с энтузиазмом полез за ним. Они подкрались к дому и спрятались в кустах.

— Папа, можно я заору по-индейски? — прошептал Сын.

— Ну что ты! Мы ведь теперь не апачи, а белые миссионеры, истинные джентльмены.

В полоске света от приоткрывшейся двери возникла женская фигура и, прижимая к груди бутылку, прошмыгнула перед самым Папиным носом. Как только она появилась на крыльце, волна восторга подхватила Папу: он уже видел, как с грозным криком апачей вылетает на тропинку перед теткой. Испуганный визг, бутылка бьется… кайф… Папа даже хрюкнул от удовольствия, и только присутствие Сына в последнюю секунду удержало его. Папа вытер о шорты вспотевшие ладошки. Снова выпустило когти вселившееся в него маленькое чудовище, и снова после этого ужас и отчаяние. В кого же он превратился? Кем стал? Кто он? Что делать? При трезвом взгляде выход был один — идти сдаваться в районную больницу, и пусть отправляют в психушку. Но этот трезвый взгляд Папе не нравился. «К черту трезвость! Лучше уж напиться! Не пугать надо было тетку, а отобрать бутылку. Самогонщики совсем обнаглели! Кто зерном свиней кормит, кто из него самогон гонит. Скоро честному труженику хлеба не купить. Напьюсь к чертовой матери! На рубль много не нальет. Да ладно, такому сопляку, как я, много и не надо. Скажу — батька прислал. А если заметит, что рубль просверленный, пригрожу милицией или разобью аппарат. А самогон подожгу!»

Дверь была не заперта. Самогонщица уютно сидела у телевизора и довязывала носок. Стены были увешаны пучками трав, в комнате пахло душистым лугом.

— Травками самогон приправляем? — по-свойски сказал Папа, ища взглядом аппарат и вереницу полных бутылок.

Бабка смущенно улыбнулась.

Папа подошел и решительно стукнул об стол рублем:

— А плесни-ка ты нам, бабка, на целковый! — Фраза показалась Папе достаточно солидной и в то же время доступной. — А то батька нас уже заждался.

Бабка возмутилась:

— Нехай сам иде!

— Ты папку не зли, он ждать не любит, — деловито сказал Сын. — Плескай быстренько на этот самый… ну на что тебе сказали, а то мне уже спать пора.

— Ни! — бабка замотала головой и уставилась в телевизор.

— Не «ни», а «йес»! — твердо сказал Папа. — Гони чекушку! А то батька, если не принесем, знаешь что нам сделает?

— Чего ж вин сам не иде? Чего ж дитев посылае?

— Вин вже в дупель! — объяснил Папа. — Не принесем — прибьет.

— Ни! — отрезала бабка. — Дитям неможно!

— А взрослым что, можно, что ли?! — искренне возмутился Папа. — Всем нельзя!

— Усем, — согласилась бабка и снова отвернулась к телевизору. Папа встал перед экраном: