Владимир Фирсов - Срубить Крест Страница 12

Я смотрел на моего тренера, на дорогого друга Пашку Гусева, и чувствовал, что впервые во мне возникает какая-то неприязнь к нему. Я его очень любил и уважал. Это был беззаветно преданный спорту человек, прекрасно знающий своё дело и знающий, чего он хочет. Природа обделила его ростом, поэтому путь в рыцари был для него закрыт навсегда — при весе в шестьдесят килограммов человек вылетает из седла даже при не очень сильном ударе копья. Но он был прекрасный фехтовальщик, бегун и стрелок, и лучше его никто не умел планировать на самоподъёмном крыле — как раз тут его малый вес становился решающим преимуществом. И он был великолепный тренер — не знаю, откуда взялось это у мальчишки, но только, по отзывам крупнейших спортивных авторитетов, он не уступал признанным тренерам, имевшим за плечами по сотне лет стажа. Я был обязан ему многим, да вдобавок и жизнью. И тем не менее сейчас при виде Гусева я ощутил глухое раздражение. Тина была его девушкой, и он ей, очевидно, нравился, она, может быть, даже любила его, поэтому я не имел никакого права становиться у него на дороге. То, что сейчас произошло на галерее (хотя там ничего не произошло — эка важность, подержал девушку за руку!), было предательством по отношению к другу, и я чувствовал, что Гусев думает так же, хотя и не подаёт вида. Ох, как мне не хотелось, чтобы он, я и Тина ужинали вместе! Дёрнул чёрт меня за язык — не брать же приглашение обратно…

Но тут проблема решилась без моего участия. Мы уже стояли у паркинга в ожидании свободного автокиба, когда Тина сказала:

— Мальчики, вам придётся ужинать без меня. Я забыла про одно срочное дело. Извините!

Она помахала нам рукой, села в подъехавший киб и укатила. Тут же второй киб остановился перед нами. Мне уже расхотелось ужинать, но ехать пришлось. Пашка тоже был не в своей тарелке — плюхнулся на сиденье и надулся, как мышь на крупу.

Я о чём-то заговорил, но Павел упорно молчал всю дорогу. Дома я зашёл к бабушке поздороваться, а когда вернулся в гостиную, Гусев торчал у стола и вертел возле своего носа розу, которую мне вчера бросила Тина. Я поставил цветок в вазочку с живой водою, чтобы роза не увяла и законсервировалась. Мне хотелось сохранить её как память о Малом Споре (а ещё больше о Тине). Но теперь всё пропало — этот нахал вытащил розу из вазы, словно не знал, что так делать нельзя, и теперь консервация не получится.

— Слушай, Алексей, — сказал он и швырнул розу на стол. — Тина — моя девушка, и ты к ней не приставай.

— С чего ты это взял? — пробормотал я. Выпад Гусева застал меня врасплох. — Мы с ней друзья, и только…

— И давно это вы подружились?

Тут я разозлился, потому что Гусев вёл себя по-хамски.

— А тебе какое дело? Ты что, хочешь мне посоветовать, с кем дружить, а с кем нет?

— Можешь дружить с кем хочешь. Но не дури девчонке голову. От неё теперь только и слышишь: «Ах, какой рыцарь! Ах, какой удар! Какой сверхудар! Какой сверхталант! Сверхгений!».

— Это она на самом деле так говорит? — спросил я с неподдельным интересом.

Павел почувствовал, что зарвался, и сбавил тон.

— Так не так — какая разница? Она меня любит — вот что главное. А ты её с толку сбиваешь. Ещё бы — профессор, светило, чемпион!…

В его голосе чувствовалось сильное раздражение. Ему, видимо, было всё равно, за что меня ругать.

Я был не на шутку огорчён и разозлён словами Гусева. Если они действительно любят друг друга, моё положение оказывалось незавидным. Хорошо, что я скоро уезжаю на Изумрудную.

Ужин был испорчен. Ели мы без всякого удовольствия, чем очень расстроили бабусю. Она сидела поджав губы и распрощалась с нами сухо. Я пошёл проводить Павла. Мы пытались говорить о подготовке к Олимпийским играм, но разговор не клеился, и мы расстались.

Я бродил по городу довольно долго, думая о Тине и Павле. Высоко над моей головой в прозрачных трубах проносились серебристые капли магнитных поездов, ещё выше проплывали дисколеты туристов, по улицам гуляли весёлые, смеющиеся люди. Как всегда в это время, прошёл лёгкий дождь, вывесив через всё небо разноцветную радугу. Воздух стал удивительно свежим, запахло какими-то южными цветами. Не знаю, случайно это вышло или ноги сами привели меня, но когда я поднял голову, то увидел, что стою перед «Справочником Гименея».

Официально здание это называлось Центральным информаторием. В его огромном кристалломозге были собраны подробные сведения о всех обитателях планеты — их возрасте, внешности, вкусах, привычках, работе, увлечениях. Вначале всё это мыслилось как автоматическое справочное бюро, но потом было предложено с помощью информатория облегчить людям встречи по интересам. И сразу оказалось, что подобное учреждение просто необходимо людям. Правда, большинство запросов имело целью получить информацию, облегчающую поиск подруги или друга жизни, и вскоре информаторий иначе чем «Справочником Гименея» почти никто не называл.

Сведения обо мне тоже хранились здесь, но я давно заблокировал свою ячейку, спасаясь от восторженных любителей и любительниц конного боя. Не так давно я заходил сюда, чтобы узнать, интересовался ли кто-нибудь моей особой. За последний месяц в информаторий поступило три запроса о профессоре Алексее Северцеве, и тринадцать тысяч восемьсот семьдесят два человека пытались связаться с рыцарем Чёрной башни…

В прохладном вестибюле информатория, как и всегда, дежурил робот. Он подкатил ко мне и осведомился, чем может быть полезен. Я подумал и спросил, много ли людей обращается сюда по брачным вопросам. Оказалось — до ста тысяч человек в год. Тогда я поинтересовался, насколько велика эффективность такой службы.

— По имеющимся у нас сведениям, — забубнил робот, — из всех лиц, обратившихся в Центральный информаторий для отыскания друга или подруги жизни, впоследствии зарегистрировали объединённые опознавательные индексы или зарегистрировали совместные адреса с кем-то из указанных в справке Центрального информатория лиц на срок до года и более, что может свидетельствовать о создании семейного союза, или родили детей при участии указанных в той же справке лиц, до сорока двух процентов лиц, которым были выданы рекомендации брачного характера.

— Неплохо, — похвалил я, подсчитывая в уме, сколько раз он упомянул о лицах. — У вас очень высокий КПД. А смогу я узнать, какова пригодность моей кандидатуры для семейной жизни?

— Попрошу приложить сюда ваш опознаватель, — сказал робот, проводя меня к пульту.

Я приложил браслет к гнезду, и тотчас на щите замигали лампочки.

— Пригодность данного лица в каждой возрастной группе, — вновь забубнил робот, — определяется по пяти степеням пригодности, определяемым на основе тех требований, которые предъявляет к возможным кандидатам лицо, сделавшее запрос. По пятой степени ваша кандидатура за период, прошедший с начала текущего календарного года, соответствует двумстам сорока запросам, по четвёртой степени — семидесяти одному, по третьей — девятнадцати, по второй — четырём, по первой — одному запросу. Поскольку ваша ячейка заблокирована, сведения о вас не выдавались и в справки не включались.