Лин Картер - Пираты Каллисто Страница 12

Участок лагеря, отведенный для свиты Коджи, занимали двадцать палаток из черного войлока, расположенные двойным кольцом вокруг центральной палатки большего размера. Коджа жил в этой центральной палатке, где размещались и его сокровища. Что касается моего положения в свите Коджи, то, мне кажется, я был скорее имуществом, чем пленником, и в связи с этим я должен объяснить, что положение в племени ятунов достигалось не только воинской доблестью, но и богатством. У артроподов нет универсального обменного эквивалента типа денег, но каждый воин свиты защищает сокровища своего хозяина. Строго говоря, мы не назвали бы это сокровищами — драгоценные камни и металлы и даже предметы искусства оставляют артроподов равнодушными, — а скорее коллекцией диковинок. Редкие раковины, странно изогнутые или расцвеченные камни, необычно изогнутые куски дерева, яркие перья, черепа животных — вот что составляло сокровища, охраняемые вождем племени ятунов. Палатки его свиты напоминали галочье гнездо. И я с легкой усмешкой наконец понял свое истинное положение — я был ценным имуществом, или аматаром, Коджи.

Я был экзотической диковинкой!

Я к этому времени считал, что на Танаторе обитают только кочевые племена артроподов и я для них необычное зрелище. Только много времени спустя я обнаружил, что племя ятунов разделяет планету с тремя другими разумными расами, очень отличными от артроподов, и что именно цвет моих волос и глаз превратил меня в ценный предмет коллекции.

Первое впечатление от этих неуклюжих насекомоподобных существ — совершенно естественно, отвращение и ужас. Я никогда не боялся ползающих насекомых, но эти странные, тощие, безлицые артроподы настолько не похожи на все мне известное, что я вначале находил их отталкивающими и отвратительными.

Моя реакция в первые дни отчасти объясняется тем, что я опасался послужить главным блюдом на каком-нибудь каннибальском пиру или что меня подвергнут жестоким пыткам и ужасной смерти на алтаре неведомого божества. Но ничего подобного не происходило, и со временем я понял, что ни каннибализм, ни пытки мне не угрожают, что со стороны пленивших меня артроподов меня ждет вполне приличное обращение.

Как я уже сказал, первой моей реакцией на артроподов было отвращение, потому что я разглядел только их нечеловеческую и отвратительную сторону. Конечно, они не люди, но насчет отвратительности — вопрос сомнительный. То, что они не похожи на людей, еще не делает их отвратительными. Скоро я начал ими восхищаться. Стройные фигуры их обладали несомненной грацией, даже какой-то холодной нечеловеческой красотой. Когда привыкнешь к их высоким худым фигурам и заостренным конечностям, они приобретают выразительность статуй Джакометти или необыкновенных каменных фигур Генри Мура.

В них даже есть что-то от стройности и экономной эффективности хорошо разработанных механизмов. Мне иногда их конечности казались поршнями. У них есть что-то от бесстрастной красоты машины и какое-то скульптурное величие.

Короче, я больше не находил их страшными и не опасался за свою судьбу, пока нахожусь в их руках.

Они хорошо обращались со мной или, по крайней мере, открыто не обращались откровенно плохо. Они вообще как будто не обращали на меня внимания, занятые своей жизнью и своими делами.

Слуги Коджи, вернее, его рабы, пленные воины из враждебных кланов, кормили меня и заботились обо мне, хотя и холодно. Артроподы не знают человеческих эмоций: любовь, доброта, милосердие, дружба абсолютно чужды им. В этом есть как положительные, так и отрицательные стороны. Но, по крайней мере, если они не знали доброты, то в равной степени не знали и жестокости. Своих пленников они не пытали, не морили голодом. Лишенные благородных побуждений, они были лишены и низменных наклонностей.

После возвращения в большой военный лагерь Коджа долго допрашивал меня. Казалось, его поставила в тупик моя неспособность понять его резкий металлический язык. Не меньше поразили его и звуки английской речи из моих уст. Я попробовал также испанский и португальский, с которыми хорошо знаком с детства, произнес несколько фраз на французском, немецком и вьетнамском. Он оказался незнаком и со всеми этими языками. Наконец он ушел, оставив меня на попечении одного из своих слуг, артропода по имени Суджат. Суджат лично заботился обо мне и делал это исправно, но с полным безразличием.

У меня на груди нарисовали ряд символов — их значение я узнал позже. А что касается остального, я оставался нагим, каким и появился в этом мире. Артроподы, с их хитиновыми экзоскелетами, которые защищают нежные внутренние органы от повреждений и резкой смены температуры, не нуждаются в одежде. Так как внешних половых органов у них нет, им незнакома и концепция телесной скромности.

Единственной их одеждой, если это можно так назвать, служит кожаная лента на груди, похожая на перевязь, к которой крепится меч-хлыст в ножнах на уровне плеча, если бы у них были плечи. Пятифутовая длина лезвия делает невозможным носить его у пояса. Эта перевязь и нарисованные на груди символы и составляют всю их одежду. Эти символы похожи на те, что нарисовали на моей груди, и скоро мне предстояло узнать их значение.

Хотя обслуживал меня Суджат, моим учителем танаторского языка стал сам Коджа. Это, я полагаю, необычная честь, но Коджу подстегивало любопытство к своей новой игрушке. Во всяком случае, Коджа учил меня своему языку с необыкновенным терпением и неутомимой целеустремленностью, которые я счел бы восхитительными в человеке. Но я не мог, по крайней мере вначале, думать о своем владельце человеческими понятиями. Это странное создание казалось мне на первых порах по-прежнему отвратительным.

Сам язык оказался очень интересным и во многих отношениях уникальным. Позже я узнал, что четыре абсолютно несхожие расы, населяющие Танатор, как это ни невероятно, пользуются одним языком, который различается разве что в словаре. Артроподы, например, не знают слов, соответствующих чисто человеческим понятиям: любовь, дружба, отец, жена или сын. По крайней мере, они не пользуются такими словами.

Однако, как я узнал позже, в универсальном языке планеты эти слова существуют, но так как артроподам они не нужны, они их и не используют.

На джунглевой планете-спутнике никогда не было другого языка. Мне с огромным трудом удалось дать им понять, что я не владею их языком и меня ему нужно терпеливо учить. Сама мысль о разумном существе, не владеющем общим языком, да к тому же говорящем на другом, была для них непостижима. Я думаю, что, по крайней мере вначале, Коджа считал меня умственно неполноценным. Но мне удалось объяснить ему, что я хочу изучить их язык, и он начал весьма эффективно учить меня.