Альбер Робида - Двадцатое столетие. Электрическая жизнь (старая орфография) Страница 12

Вопреки строгому запрещенію мужа, г-жа Лакомбъ между двумя визитами на женскую биржу, гдѣ она выиграла двѣ тысячи франковъ, и въ Ново-Вавилонскій магазинъ, гдѣ издержала двѣ тысячи пять франковъ, рѣшилась однажды посѣтить Филоксена Лорриса подъ предлогомъ изъявленія ему чувствительнѣйшей своей благодарности.

На воздушномъ дебаркадерѣ въ павильонѣ, замѣнявшемъ переднюю, она нашла рядъ звонковъ съ именами всѣхъ обитателей дома, а именно: самого Филоксена Лорриса; его супруги; Жоржа Лорриса; Сюльфатена (состоявшаго домашнимъ секретаремъ у великаго Филоксена) и т. д. и т. д. Восхищаясь изяществомъ электрическихъ приспособленій, она обратила вниманіе на отсутствіе при этихъ именахъ обычныхъ помѣтокъ: «Дома нѣтъ», «Дома», «Занятъ», сберегающихъ время посѣтителей и предотвращающихъ лишнія хлопоты.

— Это, очевидно, ужь вышло изъ моды! — сказала она самой себѣ.—Рѣшительно всѣ обзавелись ужь такимъ механизмомъ, и отъ него несетъ чѣмъ-то мѣщанскимъ! Я непремѣнно распоряжусь, чтобъ и у насъ убрали его изъ прихожей!

Достопочтенная дама нажала на кнопку звонка, украшенную именемъ самого домохозяина. Двери тотчасъ-же предъ ней растворились, и къ нимъ придвинулась подъемная платформа съ кресломъ, на которое мать Эстеллы и сѣла. Платформа медленно двинулась, а затѣмъ остановилась, какъ-бы приглашая г-жу Лакомбъ сойти. Передъ ней открылись тогда сами собою другія двери, войдя въ которыя она очутилась въ большой комнатѣ, гдѣ всѣ стѣны сверху до низу были увѣшены большими раскрашенными чертежами и фотографическими снимками съ чрезвычайно сложныхъ приборовъ. Посреди комнаты стоялъ большой столъ, а вокругъ него — нѣсколько креселъ. Г-жа Лакомбъ не видала еще во всемъ домѣ живой души. Даже прислуга блистала тамъ отсутствіемъ. Изумленная гостья усѣлась въ кресло, съ любопытствомъ ожидая, что будетъ дальше.

Она начала было уже приходить въ нетерпѣніе, какъ вдругъ услышала вопросъ:

— Что вамъ угодно?

Съ этимъ вопросомъ обратился къ ней фонографъ, помѣщенный какъ разъ по серединѣ стола.

— Потрудитесь сообщить ваше имя и цѣль вашего посѣщенія! — добавилъ фонографъ.

Это было произнесено голосомъ самого Филоксена Лорриса. Г-жа Лакомбъ знала его по фонограммамъ лекцій, полученныхъ Эстеллой. Тѣмъ не менѣе она до извѣстной степени обидѣлась такимъ способомъ принимать гостей.

— Однако же это очень безцеремонно! — вскричала она. — Быть можетъ и очень удобно оставлять наединѣ съ фонографомъ особъ, которыя взяли на себя трудъ пожаловать лично и притомъ издалека, но съ точки зрѣнія общепринятой вѣжливости такой способъ обращаться съ порядочными людьми наврядъ-ли можно признать удовлетворительнымъ. Впрочемъ, можетъ быть, здѣсь вѣжливость понимаютъ какъ-нибудь по своему?

— Я теперь въ Шотландіи и занятъ очень важными дѣлами, — продолжалъ фонографъ, — но тѣмъ не менѣе, соблаговолите говорить, я васъ слушаю!

Г-жа Лакомбъ не знала, что Филоксенъ Лоррисъ былъ на первое время для всѣхъ вообще посѣтителей въ Шотландіи, или другихъ мѣстахъ, еще болѣе отдаленныхъ, но что телефонная проволока передавала ему въ кабинетъ имя гостя. Если знаменитому ученому благоугодно было принять посѣтителя, онъ нажималъ кнопку, и фонографъ пріемной залы вѣжливо приглашалъ гостя пройти въ такія-то двери, воспользоваться такою-то подъемной платформой до корридора за нумеромъ такимъ-то, и дойти тамъ до дверей, которыя отворятся передъ нимъ сами собою.

— Я г-жа Лакомбъ. Мой мужъ, инспекторъ горныхъ маяковъ, поручилъ выразить вамъ свою благодарность… искреннѣйшую благодарность…

Г-жа Лакомбъ принадлежала къ весьма рѣшительнымъ особамъ прекраснаго пола и не привыкла тереться передъ неожиданностями, по тѣмъ не менѣе до извѣстной степени смутилась и положительно не знала, что ей сказать этому проклятому фонографу. Она имѣла намѣреніе подѣйствовать на Филоксена Лорриса обаяніемъ изящныхъ своихъ манеръ и остроумнаго разговора, но вовсе не подготовилась къ свиданію съ фонографомъ.

— Меня вы не проведете, — сказала она, вставая съ негодованіемъ. — Я вполнѣ убѣждена, что вы точно также въ Шотландіи, какъ и я сама. Мнѣ уже и раньше доводилось слышать, что вы, сударь, настоящій медвѣдь, а теперь я убѣдилась на опытѣ въ справедливости этой оцѣнки. Вы съ вашимъ фонографомъ медвѣдь въ кубѣ, да еще изъ самыхъ невѣжливыхъ! Вы сильно ошибаетесь, если думаете, что я возьму на себя трудъ бесѣдовахь съ вашей машиной…

— Продолжайте, я слушаю, — сказалъ фонографъ.

— Онъ слушаетъ! Этого еще только недоставало, — возразила г-жа Лакомбъ. — Неужели вы думаете, что я проѣхала восемьсотъ верстъ единственно лишь для удовольствія поговорить съ вами, г-нъ фонографъ? Можешь слушать сколько угодно, голубчикъ! Развѣсь уши пошире! — Я ухожу! Я знаю теперь, что Филоксенъ Лоррисъ настоящій медвѣдь, но это не мѣшаетъ его сыну, Жоржу Лоррису, быть очень милымъ молодымъ человѣкомъ, къ счастію, вовсе не похожимъ на своего папашу. Онъ, вѣроятно, унаслѣдовалъ приличныя манеры и умѣнье держать себя отъ матери. Мнѣ, право, жаль её бѣдняжку! Ей должно быть очень несладко жить съ ученымъ медвѣдемъ вмѣсто мужа. Впрочемъ, я даже кое-что слышала о томъ, что они живутъ другъ съ другомъ, какъ кошка съ собакой!.. Теперь я вполнѣ убѣждена, что въ этомъ виноватъ именно ея медвѣдь-мужъ со своими фонографами…

— Вы кончили? — освѣдомился фопографъ. — Я записалъ все до послѣдняго слова…

— Ахъ ты Господи! — вскричала внезапно, испугавшись, г-жа Лакомбъ. — Этотъ негодяй все записалъ. Что я надѣлала? Мнѣ и въ голову не пришло, что онъ не только говоритъ, но и записываетъ… Теперь онъ повторитъ все, что я сказала. Это чистое предательство!.. Право не знаю, что теперь и дѣлать! Какъ зачеркнуть теперь написанное? Ахъ ты, мерзкая негодная машина! Погоди-же, я тебя проведу! «Ао! Мой котѣлъ вамъ сказайтъ… Мой аглицкой дамъ, мистриссъ Арабелла Гогсонъ изъ Бирмингемъ, выражайтъ сердечна свой восторкъ отъ знаменита Филлоксъ Лоррисъ…»

Порывшись съ лихорадочной поспѣшностью въ редикюльчикѣ, который держала въ рукахъ, г-жа Лакомбъ вытащила оттуда вышивку для туфель, предназначавшуюся въ подарокъ ея супругу, и положила ее на фонографъ.

— Мой самъ шиль два туфля къ сей великъ челавѣкъ… Сказывайтъ пожалуй, что мой зовутъ мистриссъ… Однако, попала-же я въ просакъ! Вѣдь къ фонографу-то придѣлана у него маленькая фотографическая камера! Съ каждаго гостя снимаютъ портретъ! Теперь я здѣсь увѣковѣчена… Тутъ ужь ничего не подѣлаешь. Остается только спастиеь бѣгствомъ. — Она направилась было къ дверямъ, но поспѣшила вернуться.