Юрий Тупицын - Безумие Страница 12

— Ну, — проговорил он, снова ненадолго останавливая на мне свой пристальный взгляд, — слушаю вас, Сергей Владимирович.

И, чуть приподняв брови, изобразил на своем красивом лице любезное и несколько снисходительное внимание. Гранин усмехнулся и мимоходом заметил;

— Если вы, Борис Израилевич, считаете моего друга своим потенциальным пациентом, то глубоко заблуждаетесь. С психической точки зрения он совершенно безупречен.

Меня в жар бросило, а Гершин-Горин негромко и вкусно рассмеялся.

— Признаюсь, я думал именно об этом.

Только теперь я догадался, что означали пристальные взгляды профессора психиатрии. Я сидел красный, Сергей посмеивался, а Гершин-Горин лениво сказал мне:

— Полноте, не стоит сердиться на естественную ошибку специалиста.

Повернувшись к Сергею, он продолжал уже в другом тоне:

— Но, Сергей Владимирович, какое же другое дело могло привести вас ко мне?

— Мне нужен ваш совет.

— Советы — моя специальность, — начал было Гершин-Горин, но его прервал стук в дверь.

— Да, да, — с ноткой недовольства слегка повысил он голос.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошла Лена с подносом в руках. На подносе стояла бутылка коньяка, тарелка с тонко нарезанным лимоном, розетки с сахарной пудрой и три маленькие, сверкающие затейливой резьбой рюмки. Поставив все это на стол, Лена сказала с улыбкой:

— Я думаю, рюмка коньяка не повредит вашим мужским делам. Верно, Сережа?

И она непринужденно положила свою белую руку на плечо моего друга.

— О, "Двин"! — говорил между тем Гершин-Горин снисходительно восторженным тоном знатока, разглядывая бутылку на свет. — Я и не знал, Леночка, что у нас в доме

есть такой чудный коньяк.

— Деловым мужьям и не полагается знать всех секретов дома, — невозмутимо ответила Лена и сняла руку с плеча Сергея. — Я пойду, не смею мешать вашим делам. — Она улыбнулась всем и никому в отдельности и вышла, вставив после себя пряный аромат дорогих духов.

Гершин-Горин проводил ее взглядом, мельком глянул на Сергея, ловко налил три рюмки коньяка и, проговорив "прошу", взял одну из них, Сергей взял другую, я третью. Я держал рюмку в руке и медлил. Мне почему-то хотелось посмотреть, как выпьет коньяк Гершин-Горин. Он не заставил себя ждать: медленно, смакуя каждый глоток, опорожнил рюмку, ухватил двумя пальцами ломтик лимона, обвалял его в сахарной пудре, ловко бросил в рот и, облизав полные губы, причмокнул ими от удовольствия. Поймав мой взгляд, Гершин-Горин непринужденно подмигнул, усмехнулся, вытер белоснежным платком губы и обратил к Сергею внимательный взгляд:

— Итак, слушаю вас, Сергей Владимирович.

Гранин, успевший покончить с коньяком, не торопясь поставил рюмку и откинулся на спинку стула.

— Мне хотелось бы знать, Борис Израилевич, — что известно психиатрам о внутреннем механизме безумия?

Рука Гершина-Горина, тянувшаяся с платком к карману, замерла на полдороге.

— То есть? — переспросил он.

Сергей улыбнулся.

— К сожалению, я могу лишь повторить вопрос. Знаете, как говорят англичане, я сказал то, что я сказал.

— Так… — неопределенно протянул Гершин-Горин и спрятал платок в карман. — Какое же конкретно заболевание вас интересует?

— Да, честно говоря, я бы послушал обо всех, о которых вы можете рассказать.

— Так… — снова протянул Гершин-Горин и насмешливо прищурил свои красивые глаза. — А скажите, уважаемый Сергей Владимирович, за коим бесом вам это понадобилось?

— Что может быть естественнее желания расширить свои знания? — невинно ответил Сергей.

Гершин-Горин чуть улыбнулся.

— Если хотите получить обстоятельный ответ, давайте на чистоту, Сергей Владимирович.

И Сергей засмеялся.

— Если вы настаиваете!

— Только в интересах дела!

— Хорошо, я буду откровенен.

Сергей ненадолго задумался, а я сделал легкое движение, мне почему-то боязно было доверить тайну Шпагина этому… леопарду.

Я буду откровенен, — повторил Сергей, — суть дела выглядит следующим образом: у некоторых вычислительных машин достаточно сложной и совершенной конструкции обнаружились такие погрешности в работе, которые при желании можно истолковать в психологическом, более того, в психиатрическом плане…

— Как сумасшествие? — резко спросил профессор.

— В этом роде.

— Так!.. — Профессор налил себе рюмку коньяка, залпом выпил и небрежно бросил в рот ломтик лимона.

— Так!.. — невнятно повторил он, посасывая лимон и морщась от кислоты.

Поднявшись со стула, он прошелся по кабинету и остановился перед Граниным.

— Может быть, мне и не следовало говорить об этом, — раздельно произнес он, — но догадываетесь ли вы, что психические ненормальности машин — это блестящее научное открытие?

Я насторожил уши. До сих пор история с логосами представлялась мне лишь печальным недоразумением.

— Не совсем, — неопределенно ответил Сергей.

— Я так и думал, — вздохнул Гершин-Горин и, смакуя каждый звук, сказал в пространство, — машинное сумасшествие! А, каково звучит?!

Он резко повернулся к Сергею.

— Понимаете ли вы, что это настоящий переворот в психологии и психиатрии? Моделирование психических заболеваний, анализ их функциональной сущности, разработка принципиально новых методов лечения, перевод всей психиатрии на математический язык. О, голова идет кругом! Я вижу четкие контуры новой науки!

— Так уж и науки, — подзадоривая, усомнился Гранин.

— Именно науки! Что бы вы сказали в недалеком прошлом о гибриде биологии с техникой? Нелепица! Ублюдок! А сейчас это полноправная и авторитетная наука. Теперь на повестку дня встает вопрос о создании нового гибрида гибрида высшей кибернетики, психологии и психиатрии.

— Психокибернетики? — подсказал Сергей.

— Ну, — поморщился Гершин-Горин, — неэстетично и прямолинейно. Скажем так — психоника. Каково звучит?! Впрочем, ближе к делу. В какой же все-таки форме проявляется сумасшествие машин?

— Один старый психиатр установил шизофрению, но оказался махровым консерватором и наотрез отказался от дальнейшего сотрудничества.

— М-да-а… — удовлетворенно протянул Гершин-Горин. — Я от сотрудничества не откажусь. Итак?

Я не понял, что значит это "итак", а вот Сергей сразу сообразил.

— Хорошо, — медленно произнес он, — можете считать, что такое сотрудничество вам предложено.

Гершин-Горин глубоко вздохнул и очень серьезно сказал:

— Уж кому-кому, а вам я верю, Сергей Владимирович. Даже на слово.