Михаил Савеличев - Тигр, тигр, светло горящий ! Страница 12

Теперь местная аристократия за километр обходила «Вешнаге» и его владельца. Курортный сезон давно закончился и вечером в этот пользующийся дурной славой бар тоже мало кто заглядывал. Кафе-бар хирел на глазах и мне было жалко Гедеминаса. Несмотря на его плохую репутацию я каждый день старался сюда захаживать и заказывать как можно больше, но моя благотворительность, естественно, мало чем помогала. Однако сегодня я мог шикануть не только из благородных целей.

— Гедеминас, сегодня я ужинаю у тебя с дамой и мне хотелось бы поразить ее не только твоими кулинарными способностями, но и своей фантастической расточительностью.

Хозяин сразу же расцвел на глазах. Мы обсудили меню, карту вин, Гедеминас обещал обставить стол на высшем уровне и достать из своих подвалов запрещенную «подснежку» десятилетней выдержки, настоянной на высокооктановом бензине и вызывающей, по утверждениям врачей, которые в рамках муниципальной антиалкогольной программы прямо-таки оккупировали город, массу раковых и психических заболеваний.

Он также осведомился — не входят ли в мои дальнейшие планы празднование в «Вешнаге» свадьбы, крестин, дней рождений и, не дай Бог, конечно, но все мы смертны, поминок?

Я заметил, что все будет зависить от расторопности хозяина заведения, от его вкуса и щедрости, на что Гедеминас справедливо ответил, мол его расторопность, вкус и щедрость, как это не удивительно, всегда прямо пропорциональны тому счету, который он предъявит своим клиентам.

Я заверил алчного хозяина, что если сумма счета не потянет больше чем на энное количество нулей после единицы, то буду считать, что вечер с дамой не удался и больше никогда не переступлю порог «Вешнаге».

Пока мы так обменивались любезностями, поглощая пиво с сосисками за счет заведения, кто-то похлопал меня по плечу и нежным девичьим голосом сказал «Привет!».

Глава вторая. ЖУРНАЛИСТ. Париж, октябрь 57-го

Порой люди чувствуют себя бессмертными богами, но кошмары снятся всем и намного чаще, чем это поразительное ощущение посещает нас.

В который раз за эту ночь Кирилл проснулся от кошмара. Он лежал, открыв глаза, и, постепенно привыкая к полумраку, начинал различать обстановку спальни: трюмо с трехстворчатым зеркалом, у которого левая створка треснула пополам, и он, по просьбе Оливии, замучился ее заклеивать, в зеркалах смутно отражались флакончики духов, дезодорантов, тюбики помады, самодельная шкатулка из смолы с дешевой бижутерией и немецкая статуэтка ангелочка, держащего подсвечник; перед трюмо стояла банкетка, обтянутая красным мехом, у стенки притулился неполированный шкаф, а на разложенном диване лежали они: журналист Кирилл Малхонски, по прозвищу «Желтый тигр» и его любовница Оливия Перстейн, без определенных занятий (когда твоего папу зовут Нестор Перстейн VII и он заседает в Совете Директоров Евро-Азиатского Конгломерата, можно позволить себе быть без определенных занятий пару-тройку тысячелетий). Хотя, конечно, Оливия не бездельничала и в свое время окончила философский факультет Сорбонны, в пику отцу, и даже защитила какую-то мудреную диссертацию у самого Джереми Хикса. Кирилла это забавляло, он никогда не думал, что будет спать с пятистами миллиардами экю и трахать доктора философии.

Оливия спала тихо, как мышка, отвернувшись к стене и подставляя скудным рассветным лучам, сочащимся через задернутые шторы, голую спину и попку. Было жарко и сбившееся тонкое одеяло валялось в ногах.

Кирилл с тоской смотрел в потолок и думал над тем, почему же при такой его бурной и нервной жизни он все-таки не начал курить. Как было бы сейчас хорошо взять сигарету, какой-нибудь «Лаки Стар», «Салем», или, даже, сигару, тщательно запалить ее и медитировать на клубящемся табачном дыме, забыв о работе, жене, войне, деньгах, ссорах, обидах, а самое главное — не возвращаться при этом к тем воспоминаниям, которые и рождают его кошмары.

Он, конечно, читал дедушку Фрейда, но сколько не старался, не смог найти в мучивших его снах, сексуальной подоплеки. Сны были до безобразия простыми, прозрачными и целиком основывались на одном его воспоминании детства, самом жутком и круто перевернувшем его жизнь.

Он был одним из немногих счастливцев, выживших после катастрофы на Титане и в своих снах он снова и снова как заевшая пластинка проживал тот день. Его мать, мама, Катя Малхонски, работала терминальным оператором в третьей пограничной зоне Титан-сити. Она не была вольнонаемной и, как офицер-пограничник, не могла позволить себе не выйти на работу по какой-либо личной причине. Поэтому, когда в школе отменяли занятия из-за перебоев с водой или карантина, она брала Кирилла с собой. Оставлять его одного в квартире или на попечении соседок она опасалась и это, в конце-концов, и спасло ему жизнь.

Тогда занятий в школе не было и поднявшись очень рано утром (первый рейс в Оранжевую Лошадь прибывал в 6. 50 по местному времени из Локхид-майн), позавтракав они пошли на причал. Хотя Кирилл не выспался, он был доволен, что сегодня не надо учиться и он весь день проведет шныряя по причалу, наблюдая за досмотром и, если мама позволит, примеряя скафандр и играя в Патруль.

И когда ЭТО случилось и воздух стал стремительно утекать из кабинета, он был облачен в скафандр не по размеру, что не мешало ему представлять себя героем сериала «Внеземелье» генералом Пауэллом и разносить из воображаемого бластера инопланетных злодеев. У Кати Малхонски было совсем немного времени, от силы секунд десять, чтобы успеть загерметизировать скафандр и подключить кислород. Она это успела, а Кирилл сначала даже не понял, что происходит. Ему показалось, что его мама, до это покойно сидящая за терминалом и снимавшая с него информацию, вдруг решила поиграть с ним и, очень ловко перемахнув через стол (он не ожидал от мамы такого акробатического трюка), она повалила его на пол и начала манипулировать с гермошлемом. Взвыв от восторга, «генерал Пауэлл» начал героически отбиваться от коварного инопланетянина, нанося ему меткие удары руками и ногами, сжигая из бластера и стараясь дотянуться до легендарного «крокодильего» ножа, что бы точным ударом окончательно повергнуть злодея. На лице злодея, которого так удачно изображала мама, читалось отчаяние, страх и злость. Она что-то кричала, но Кирилл не слышал ее. Все заглушал какой-то странный рев. Он ощущал, как пол под его спиной вибрирует и ему вдруг стало страшно. Катя все-таки справилась со своей задачей и Кириллу в лицо ударил холодный ветер. Перед глазами все поплыло и он потерял сознание.

Было ли у него чувство вины? Да, наверное. Хотя разумом он понимал, что ни в чем не виноват, да и не может быть виноватым, и что у Кати Малхонски не было абсолютно никаких шансов- автоматика пограничных куполов, а так же всех остальных сооружений Оранжевой Лошади, как оказалось, совершенно не была рассчитана на такой катаклизм — системы герметизации сдохли в первые же секунды катастрофы, а вручную загерметизировать отсеки люди не успели. Даже, если случайно имелся второй скафандр, она его просто не успела бы надеть, но в душе он носил вину. Вину за то, что они так плохо попрощались, что в последние секунды ее жизни он добавил ей столько страха к тому ужасу, который она несомненно испытывала. Так, сильно привязанный к матери ребенок при разлуке считает, что это он заставил маму уехать своим плохим поведением, грязными руками и рваными штанами и молит Бога, что он исправиться, лишь бы она вернулась.