Александр Бердник - Призрак идет по Земле Страница 12

— Да, шеф, — угодливо подтвердил Бьянцо, — там был еще один арестант, Алессандро Лосе. Беглец. Бежал из лагеря Вальнера-Пьеха.

— Вот как? Интересно… Ну, и что же он говорит?

— Ничего, — опять развел руками начальник тюрьмы. — Он утверждает, что ничего не видел.

— Вы размазня! — желчно сказал Коммес. — Какой заключенный расскажет вам о побеге добровольно? Но он должен знать многое. Тащите его сюда!

— Слушаю, шеф!

Через несколько минут измученного, едва державшегося на ногах Лесса ввели в сторожку и поставили перед Коммесом.

— Перед тобою — заместитель министра, сеньор Коммес, — угодливо сказал начальник тюрьмы, — он будет с тобою говорить.

Лосе пожал плечами, бросил угрюмый взгляд на Бьянцо.

— Не знаю, почему такой высокой особе понадобилось со мной разговаривать.

— Слушай меня внимательно, — резко прервал его Коммес, — слушай и запоминай: ты — преступник. Тебя поместили в прекрасный лагерь, где ты имел вволю еды и хорошую работу…

Лосе слушал, и в его памяти возникали картины жизни в лагере Вальнера-Пьеха: изматывающая силы работа в каменоломне, короткий сон, бесконечные унижения… Какое лицемерие! Даже перед заключенным они не могут говорить правды, а обязательно разводят Демагогию!

— Но ты не захотел искупить свою вину старательной работой на благо Испании, во славу каудильо (да живет он многие годы!). Ты убежал! Ты нарушил священные законы страны! Но и после этого проступка о тебе заботятся, беспокоятся…

Лосе скептически усмехнулся. Действительно, беспокоятся! Он и во сне не может забыть страшной церемонии вывозки покойников из тюрьмы.

Коммес, заметив его усмешку, злобно ударил кулаком по столу:

— Почему смеешься? Я не шучу с тобой. Помни, что сейчас ты держишь судьбу в своих руках!

— Говорите яснее, — хмуро сказал Лосе. — Чего вы хотите?

— В одной камере с тобой сидел Морис Потр. Он — опасный преступник. В сравнении с ним ты — ягненок. Он исчез. Убежал. Но как?

— А как? — с невинным видом спросил Лосе.

— Не прикидывайся наивным мальчишкой! — вскипел Коммес. — Именно ты и должен нам объяснить, как это произошло.

Лосе с изумлением оглянулся вокруг.

— Я вижу, тут все — работники тюрьмы. Что я могу сказать о том, что входит в их обязанности?

— Не строй из себя дурачка, Лосе! Потр, очевидно, вышел в двери. Значит, ему помогал какой-нибудь надсмотрщик. Ты, безусловно, знаешь, кто именно. Не бойся, скажи, и тогда я гарантирую тебе уменьшение срока заключения, а, может, даже добьюсь твоего полного освобождения. Понимаешь?

Лосе на мгновение задумался. Он обещает свободу! Как быть? Сказать, как удалось бежать Потру? Но ведь ничего определенного не знает и он сам. Еще не поверят, накажут за вымысел… А, может, выдать Крокодила, который, без сомнения, помог Морису бежать?

Алесеандро вспыхнул от стыда. Как он смеет так думать?! Ведь Морис, убегая, позаботился о нем, оставил ниточку, которая, может быть, выведет его из неволи. А он слушает Коммеса! Коммес выудит у него все сведения, а потом выбросит! Нет, нельзя выдавать надсмотрщика, он, наверное, еще пригодится.

— Почему вы молчите? Отвечайте!

О, он даже перешел на «вы», этот Коммес! Какая опытная лиса!

— Меня очень привлекает ваше обещание, сеньор Коммес, — тихо ответил Алессандро. — Только один бог знает, как я мечтаю о свободе, но…

— Но что? — быстро переспросил Коммес.

— Но, откровенно говоря, я не знаю ничего,

— Ложь!

— Как вам угодно. Я весь день спал. Когда проснулся, Потра уже не было. Я сам удивился, подумал, что его куда-нибудь перевели…

— Не ломайте комедию! Я говорил о награде, но не сказал о наказании!

— За что?

— За пособничество преступнику, за его укрывательство!

— Мне нечего больше сказать.

— Пожалеешь! — прохрипел Коммес, багровея, Лосе молчал.

Начальник тюрьмы подошел к Коммесу и шецнулна ухо:

— А, может, правда не знает?

— Дурачье! — ответил Коммес. — Несите «распашонку! Алессандро вздрогнул. «Распашонку?» Для него? За что? Почему?

Коммес зло взглянул на узника, постукивая пальцами по столу.

— Пока не поздно, говори!

Лосе сжал зубы, покачал головой:

— Мне нечего сказать.

Надсмотрщики внесли «распашонку», разостлали ее на полу. Это был четырехугольный кусок специально приготовленной резиновой ткани с отверстиями для шнура. Коммес показал рукой на орудие пытки:

— Считаю до десяти. — Он бросил взгляд на хронометр, надетый на руку. — Решай!

Алессандро огляделся вокруг, как загнанный зверь. Хотел что-то сказать помертвевшими губами и не смог. Да и что он скажет? Кому? В глазах тюремщиков — выражение неумолимой жестокости. Ведь это не живые люди, способные на жалость, а олицетворение кровавого закона. Кого просить? Начальника тюрьмы? Человека, еще до войны «прославившегося» расстрелами республиканцев? Или этого Коммеса? Нет! Он ведь даже слушать не захочет! Просить? Ни за что! Слабый человек падает, припадает к ногам, его топчут сапогами, как червяка… Надсмотрщики подобострастно смотрят в глаза своему шефу, ждут команды. Они похожи на хищных зверей, готовых броситься на жертву. Коммес ткнул пальцем в циферблат.

— Десять. Начинайте!

Два надсмотрщика подскочили к Лоссу, сорвали с него одежду. Он вскрикнул, забился у них в руках. — Оставьте меня! Я ничего не знаю!

— Врешь! — зловеще прошипел Коммес. — Скажешь!

Лосса повалили на «распашонку», перевернули спиной кверху. Концы материи соединили и начали шнуровать. Алессандро чувствовал, как эластичная ткань стягивает тело, задерживает дыхание, останавливает кровь. В жилах больно запульсировало, веки отяжелели.

Надсмотрщики, затянув шнуровку, отошли. Что же дальше? Неужели на этом закончится? Если так, то все-таки можно терпеть. Но оптимизм Лосса был преждевременным. Упругая ткань «распашонки» медленно, но, неуклонно, сжималась, стремясь вернуться к прежнему объему. Грудь сдавило, спирало дыханье, не хватало воздуха, болезненно забилось сердце. Алессандро захрипел, забился в конвульсиях.

— Развяжите меня! Я больше не могу.

К нему подошел врач, попробовал пульс,

— Еще выдержит, — заверил он. Коммес насмешливо посмотрел на Лосса.

— Ты слышишь, что говорит доктор? Ты еще выдержишь. Но я дам приказ снять «распашонку», если будешь разумным.

— Я… ничего не знаю… — выдавил из себя Лосе, извиваясь на полу. Лицо его посинело, на губах показалась красная пена, глаза закатились.

— Сволочь! — выругался Коммес. — Всыпьте ему котлет!