Сергей Синякин - Операция прикрытия Страница 12

В сентябре 1949 года с непонятным летающим аппаратом столкнулся летчик-истребитель Твердохлеб, и только по счастливой случайности дело не закончилось гибелью пилота — Герой Советского Союза Твердохлеб незамедлительно пошел в атаку на аппарат и даже, по его настойчивым утверждениям, ухитрился нанести ему серьезные повреждения. После этого реактивные двигатели его «МиГа» отказали, и летчику пришлось уходить на свой аэродром с планированием.

Несколько неопознанных летательных аппаратов, схожих по описанию с теми, что наблюдались американцами, были замечены в Крыму, где летчик-испытатель Султан-хан проводил испытания крылатой ракеты.

Сталин подумал немного и, написав на отдельном листочке замечания, прикрепил его к советской части справки. Так он поступал в исключительных случаях, когда не хотел обращать внимание на свою заинтересованность в том или ином вопросе. Листочек с замечаниями адресовался конкретному человеку, поэтому Поскребышев сразу же передавал этот листочек исполнителю, а справка уходила в секретариат чистой. В дальнейшем докладывать об исполнении указаний вождя полагалось лично и конфиденциально, поэтому вся информация оставалась вне поля зрения любопытных чиновников из ЦК.

Министру государственной безопасности Сталин поставил следующие вопросы: имеется ли информация о появлении летательных аппаратов на территории нацистской Германии и если такая информация имеется, то какие меры были предприняты ее руководством для выяснения происхождения этих летательных аппаратов. Подумав, Сталин дописал: проявляли ли союзники интерес к подобной информации, что для получения ее предпринимали, работали ли в этом направлении на оккупированной территории?

Сталину была памятна история, как в конце войны специальные разведывательные группы американцев и англичан буквально из-под носа у СМЕРШа выхватили группу немецких ученых, работавших по атомному проекту, и вывезли инженерный состав конструкторского бюро Отто фон Брауна, разработавшего знаменитые ФАУ-1 и ФАУ-2. Конечно, СМЕРШ тоже выполнил поставленную перед ним задачу, секретный завод немцев был армейской контрразведкой захвачен, многочисленное оборудование, корпуса ракет, несмонтированное оборудование и даже ряд инженеров были доставлены в Советский Союз. Но инженеры это были второго плана, вот русским ученым и пришлось идти по проторенному немцами пути на ощупь, спотыкаясь, как говорится, и падая. Сталину не хотелось, чтобы ошибки были допущены и в этом случае, но винить в этих ошибках меньше всего следовало разведку, а тем более СМЕРШ. Винить в этом следовало штаб товарища Берии который не сумел правильно оценить информацию о военном потенциале немцев, а потому неверно определил приоритеты трофейной комиссии.

Закончив читать справку, Сталин долго ходил по кабинету, посасывая трубку. Середину кабинета занимал длинный стол, покрытый зеленым сукном, к нему с обеих сторон были приставлены венские стулья. Рабочий кабинет Сталина находился в углу кабинета. На столе все было разложено в образцовом порядке, каждому предмету отведено было свое место, и вождь не терпел, чтобы кто-нибудь наводил порядок на его столе. Над стулом, на котором обычно сидел вождь, висел портрет Ленина, на противоположной стене висели портреты Маркса и Энгельса. Пол был покрыт нарядной ковровой дорожкой, глушившей шаги.

Странно, но сейчас Сталин не думал об изложенных в справке фактах, мысли его вновь вернулись к прошлогоднему письму врача кремлевской поликлиники Лидии Тимашук, В этом письме, которое легло на стол вождя в августе 1948 года, врач утверждала, что академик Виноградов неправильно лечил Жданова, который в результате этого неправильного лечения умер. Помнится, тогда товарищ Сталин презрительно сказал «Чепуха!», и письмо без каких-либо последствий ушло в архив. Сейчас Сталин напряженно размышлял, правильно ли он поступил. В последнее время вождь стал чувствовать себя значительно хуже Участились приступы гипертонии, все чаще болели голова и сердце. Было ли это только следствием возраста? Или его недомогания все-таки были следствием неправильного лечения?

Господи, никому нельзя верить! Единомышленники перегрызлись между собой. В свое время вождь приподнял и стал выделять среди других Вознесенского, Кузнецова и других ленинградцев, проявивших себя исключительно хорошо. Он их приблизил к себе, практически назвал своими преемниками, и что же? Их потянуло в сепаратизм. Решили противопоставить российскую всем остальным компартиям. Доклады Абакумова просто пугали. Выходило, что ленинградцы затеяли переворот в стране. Неудивительно, что всех их пришлось арестовать. А если сепаратизма не было? Если все это являлось тонкой игрой Маленкова и Хрущева, которые откровенно враждовали с ленинградцами? Рисковать, конечно, не стоило, судить ленинградцев просто необходимо, чтобы другим неповадно было играть во фракционность. Но и к Маленкову с Хрущевым необходимо было приглядеться повнимательнее. А заодно и к сдружившемуся с ними Берии. Похоже, вождь пригрел на своей груди гаденышей, которые, если верить оперативной информации, что поступает из Грузии, только и ждут его смерти, чтобы окончательно разделить власть между собой.

Сталин подошел к окну и долго разглядывал привычный и оттого немного унылый кремлевский пейзаж. Вернувшись к столу, он сел, вызвал Поскребышева и, едва тот появился в кабинете, хмуро буркнул:

— Машину!

— Звонил товарищ Берия, — бесстрастно сообщил Поскребышев. — Интересовался, свободны ли вы.

Сегодня вождю не хотелось никого видеть, тем более у него не было желания встречаться с Берией.

— Перебьется, — по-грузински пробормотал Сталин, а для Поскребышева уже тверже повторил по-русски: — Машину! Поеду на дачу.

Сидя в машине и не обращая внимания на привычные пейзажи московских улиц, по которым несся кортеж, Сталин продолжал раздумывать над природой неизвестных летательных аппаратов. В чудеса он не верил, следовательно, летательные аппараты нужно было отнести к средствам потенциального противника, а это уже обещало неприятности.

Холодная война была в разгаре. После того как Трумэн в Потсдаме объявил советскому вождю о создании американскими учеными бомбы невероятной мощи, Сталин сознавал, что надежды на мировое партнерство с американцами оказались напрасными. Он жалел о смерти Рузвельта, как только может жалеть расчетливый политик, видящий, как случай нарушает его казавшиеся надежными планы. Фултоновская речь Черчилля произвела на Сталина неприятное впечатление. Конечно, он не испытывал в отношении Черчилля особых надежд, ярый враг всегда остается врагом, такого даже антигитлеровская коалиция исправить не могла, а тем более сейчас, когда западный мир получил неожиданное преимущество перед Советами, а Рузвельта, который мог бы гарантировать равноправное партнерство и который Сталину определенно нравился своим разумным подходом к политическим реалиям жизни, не стало. Разумеется, Сталин предпринял определенные меры — гарантией безопасности его государства стала бомба советских физиков, но еще большей гарантией стал укрепляющийся Тихоокеанский флот и четырнадцатая десантная дивизия генерала Павловского, размещенная вблизи Берингова пролива и имевшая задачу оккупировать Аляску в случае агрессии американцев. Летательные аппараты, появившиеся в центре Союза, особенно если они являлись средствами доставки атомного вооружения, могли существенно нарушить установившийся паритет сил. А если они не принадлежали бывшим союзникам, то это тревожило еще больше. Неведомая угроза всегда опаснее той, которую ты себе хорошо представляешь и которой можешь оказать заранее спланированное сопротивление.